Кусатель ворон
Шрифт:
И взял третью тарелку. Вокруг рта у него образовался оранжевый круг, Пятахин стал похож на обезьяну.
Александра и немцы с восторгом смотрели на плавающих в алюминиевой миске килек, разглядывали серые алюминиевые ложки, я рассказывал им о традициях отечественной концлагерной кухни, о роли кильки в русской народной культуре и о том, что лучший черный хлеб – самый дешевый.
И даже Жмуркин, человек искушенный и, наверное, закормленный майской спаржей и молочными артишоками, тоже ел с удовольствием.
А мне вообще суп понравился,
Потом пили вкусный чай со вкусом горелого сахара. С сушками.
После ужина распределились по местам, конечно, мне досталась палата с Пятахиным и с Листвянко. Дубина занял лучшее место у окна, Пятахин худшее у двери, я лег спать посередине. А еще в нашей палате оказался старичок, совсем уже престарелый, сопел себе потихонечку, никого не трогал.
– Бенгарт! – позвал Дубина. – Бенгарт, а ты зачем с нами потащился? Ты же и так немец, в любой момент и сам в Германию свалить можешь?
– Да так, уговорили, – ответил я. – Без меня вас брать не хотели, говорили, что нужен хоть один приличный человек.
– Меня тоже уговорили, – неожиданно разоткровенничался Дубина. – Я хотел на рыбалку, а мать привязалась – поезжай да поезжай. Ну, и за Снежанкой надо, конечно, приглядеть, да и вообще…
– Тебя присмотреть попросили, а ты не уберег, – не выдержал Пятахин. – Из дома уехала приличная девушка, вернется какая-то чесоточная…
– Заткнулся бы, – довольно миролюбиво предложил Дубина. – Я человек, конечно, терпеливый… Но могу и выписать.
– Да я только в смысле чесотки…
Слово «чесотка» употреблялось сегодня столько раз, что я вдруг почувствовал, что мне хочется почесаться. И почесался. Зря, конечно, потому что Пятахин тут же спросил:
– Ты уже заразился?
Я не ответил.
– Ну и ладно, подумаешь. Листвянко вон уже болел – и ничего, живой, подумаешь, всего лишь…
– Заткнулся бы все-таки, – еще раз посоветовал Листвянко. – А то чесотка тебе покажется спасением.
– Да что ты мне сделаешь? – с наглой трусостью в голосе спросил Пятахин.
– Я тебе большие пальцы сломаю, – зевнул Дубина. – На руках. Знаешь, как тухло жить без больших пальцев? Ни в сортир нормально сходить, ни ложку взять.
– Тебя посадят.
Листвянко громко зевнул.
– Кто меня посадит, дурилка? – спросил он. – У меня папа с замминистра в одном разведбате служил. Так что ты язык прибери, балабол. А то еще и на ногах сломаю – будешь на пятках ходить.
Пятахин обиженно замолчал, но терпения у него хватило ненадолго, он икнул и стал рассказывать про немцев: оказывается, и Дитера, и Болена поместили в сушилку, потому что больница маленькая, мест нет. И теперь немцы лежат в окружении батарей и кирзовых сапог – и от этого очень сильно балдеют.
– А Сандру в мертвецкой положили, – рассказывал Пятахин. – Не одну, конечно, а со Снежанкой и с чесоточной нашей, Рокотовой. Там, между прочим, мертвец
Старичок у стены печально вздохнул.
– Не волнуйтесь, дедушка, все мы там будем, – успокоил Пятахин.
Старичок хлюпнул носом.
– У меня тоже дедушка в прошлом году умер, – сообщил Пятахин. – Мы «Скорую» вызвали, думали его оформлять, а он раз – и ожил. И до сих пор живой, даже в погреб за зеленушками лазит. А каждую субботу по стакану водки и две тарелки окрошки…
Пятахин стал рассказывать про своего дедушку-долгожителя, который всю жизнь работал плотником и питался морковью, черным хлебом и сладким чаем, ну и еще водка по субботам, так вот, он брал колун и перебрасывал его через реку в районе Риковского моста. Дедушка то есть.
Это задело Листвянко, он хмыкнул и сообщил, что и у него тоже есть дедушка, который всю жизнь прослужил в МВД, любил щучью икру и мог поднять телка в сто пятьдесят килограмм.
На что Пятахин ответил, что его дед мог поднять двух таких телков и пробежать с ними по Новому мосту – и обратно.
Они начали лениво спорить, чей дед круче, чей питался суровее и чей кидал дальше колуны и мог сдвинуть одной рукой «Кировец». Я достал таблетку и хотел написать что-нибудь в блог, но никаких мыслей не образовалось, пятахинский и листвянковский деды вытеснили их и теперь вовсю соревновались в моем воображении в метании наковален, спортивной парке в бане, в переноске крупного рогатого скота и в жонглировании рогатым скотом мелким.
Я попытался закрыть голову скудной больничной подушкой, но не получилось, из подушки выставилось старомодное перо и стало жалить меня в щеку. На моих же попутчиков рассказы про могучих родственников подействовали снотворно, оба скоро захрапели, и наш старый сосед тоже захрапел, и я остался один в палате. Наедине с мыслями и ноющим пальцем на ноге.
Мне уже совсем не спалось, по стене вихлялись причудливые тени, я выбрался из скрипучей койки и направился на улицу, с трудом удерживаясь на скользком линолеуме кривого пола. У входа на скамейке сидел Жмуркин. У него над головой покачивалась лампа, вокруг лампы кружились мотыльки и нетопыри, похожие на маленьких, с кулак, птеродактилей. Красиво. Похоже на викторианский роман.
Жмуркин разглядывал себя в зеркальце. Мне показалось, что искал седые волосы.
Однако, тег «Здоровье».
Жмуркина можно понять.
Журкин улыбнулся мне и вдруг тоже рассказал про своего деда. Его дед был полярником и однажды кулаком убил белого медведя.
Глава 12
Цианид для вундеркиндов
Мы въехали на мост.
– Смотрите, как речка называется! – воскликнула Жохова. – Порныш!
Речка действительно так называлась.
– Я сам порныш хоть куда, – заявил громко Пятахин. – И по этому поводу хочу сделать мероприятие. Лаура Петровна?