Кустодиев
Шрифт:
Через несколько дней, уверяла «Речь», все успокоилось; большевизм в результате безнадежно скомпрометировал себя и, злорадно констатировала газета, «умер внезапной смертью» [368] .
Что-то о происходящем в Петрограде мог бы, вероятно, сообщить Ф. Ф. Нотгафт, находившийся в городе, но Федор Федорович, долгое время проработавший в Сенате, в политических делах был весьма осторожен, в тайну переписки не очень-то верил и потому в очередном письме Кустодиеву скупо обронил: «О политике ни слова, ибо думаю, что газеты ты получаешь и читаешь» [369] .
368
Речь. 1917. 7 июля.
369
ОР
А газеты между тем сообщали, что подписан приказ об аресте Ленина, Каменева, Зиновьева и Троцкого и предали суду всех руководителей «вооруженных преступлений против государственной власти» [370] .
События в Петрограде всколыхнули и Финляндию: финский сейм принял законопроект об автономии Финляндии. В ответ на этот шаг Временное правительство объявило о роспуске сейма и о намерении провести выборы нового состава сейма одновременно с выборами в России Учредительного собрания.
370
Речь. 1917. 7 и 8 июля.
Все это оживленно обсуждали отдыхающие в Конкала, а самые осведомленные передавали, что часть депутатов сейма, из социал-демократов, считает решение о роспуске сейма совершенно незаконным: русское правительство, мол, не имеет права вмешиваться во внутренние дела Финляндии. По слухам, в начале августа в Гельсингфорсе прошли массовые демонстрации.
Впрочем, эти тревожные новости волновали Кустодиева уже не столь остро, как прежде. В августе к отдыхающим в Конкала присоединился приехавший из Петрограда Кирилл, и теперь семейство нередко выбиралось на прогулку уже в полном составе. Однажды, огибая озеро, вышли к его дальнему краю, откуда с деревянного мостика открывался вид на санаторий и окружающий его парк. Вечерело, и все вокруг дышало спокойствием. Борис Михайлович попросил жену с детьми постоять на мосту, а сам, сидя в кресле, стал быстро набрасывать эскиз будущей картины.
Таким же лирическим чувством проникнут и пейзаж, написанный в Конкала. Там изображено другое озеро, в лесу и отблески заката на небе и в воде, и сосны на берегу. А в центре полотна одинокий гребец направляет лодку к берегу. Кирилл Борисович вспоминал, что, когда они с отцом добрались до этого озера, отец, восхищенный его красотой, тут же решил запечатлеть его на полотне.
В середине сентября семья отправилась в обратный путь. А через неделю, когда они были в Петрограде, в Выборг для подготовки вооруженного восстания с целью захвата власти прибыл из Гельсингфорса В. И. Ленин.
В городе люди мрачны и подавлены. Да и чему радоваться? Еще болезненнее перебои с продуктами, цены растут, очереди становятся все длиннее. Правительство вновь демонстрирует свою недееспособность.
И все же Кустодиев больше озабочен иным. Пока в мастерской художника на Введенской улице светит солнце, пока не наступила зимняя мгла, хочется поработать, и Борис Михайлович берется воплотить на полотне одно из своих светлых «видений». Окраина уютного провинциального городка с проглядывающими из-за зелени и крыш домов маковками церквей и колоколен. На переднем плане, вблизи рассекающего полотно деревянного забора, в небольшой речке купаются две женщины. Другие, выйдя из воды, одеваются возле забора. Чуть поодаль пасется корова, и за мостиком через речку стоят на улице бородатый мужик и составившая ему компанию рыжеватая собака. Мальчишка, забравшийся на крышу дома, увлеченно гоняет голубей. Словом, несмотря на ограниченное пространство, никто никому не мешает, каждый занят своим делом. Реальная картинка? Едва ли. Это один из первых отчасти вымышленных «пейзажей с купальщицами», какие Кустодиев любил писать в последний период своей жизни. Над подобными сценками он работал с любовью, и такая живопись, вероятно, была насущно необходима ему как своего рода терапевтическое средство, помогавшее преодолевать тяготы бытия.
«Живем мы здесь, конечно, несладко, — сообщал в октябре Борис Михайлович В. В. Лужскому. — Бежать не собираемся. Как Пазухин: “Куда бежать-то! И бежать некуда”. Да разве побежишь с моими ногами да при всех безобразиях на железной дороге и кругом …А напряжение все усиливается и усиливается и, видимо, что-нибудь разразится катастрофическое; еще гром не грянул, когда у нас привыкли креститься, а без грома еще все и вся
371
Музей МХАТ. Фонд Лужского. № 18829.
Чтение газет лишь усиливало предчувствие предстоящей беды. 21 октября «Новая жизнь» опубликовала передовую статью под хлестким заголовком «Маразм». «Никогда еще, — говорилось в ней, — Россия не находилась в таком отчаянном положении, как в переживаемые нами дни. На северном фронте назревает новый грозный удар со стороны германского флота и германских армий. Хозяйственная жизнь страны разваливается окончательно. Донецкий бассейн дает все меньше и меньше угля; железные дороги начнут останавливаться в ближайшем будущем; промышленность уже теперь замирает. В Петрограде благодаря “эвакуации заказов” фактически уже образовалась гигантская безработная армия; большинство этих “излишков” рабочих еще не получили расчета, на днях, вероятно, целые десятки тысяч будут выброшены на улицу. Жителям городов зима сулит вымирание от голода и холода. Сельское население покупающих хлеб районов уже голодает, состояние наших фронтовых армий поистине ужасающее. Оборванные, голодные, не получающие в достаточном количестве ни пополнений, ни продовольствия, солдаты клянут забывший их тыл и грозят разбежаться по домам при первых морозах…»
Глава XXIII. ПОСЛЕ ВОССТАНИЯ БОЛЬШЕВИКОВ
И вот восстание, слухи о подготовке которого проникли в печать, грянуло, и все свершилось на удивление быстро. Говорили, что возле Зимнего дворца, где находилось правительство, была стрельба, но обошлось почти без крови.
Кустодиев, как и многие другие, пытается разобраться в событиях, но это совсем не просто. «Буржуазные» издания, такие, как «Речь», почти все закрыты. А вот «Новую жизнь» Горького пока не тронули, и газета 26 октября констатирует: коалиционное правительство, просуществовавшее почти полгода, пало так быстро, как падает сгоревшая спичка, превращаясь в пепел…» [372]
372
Авилов Б. Трудная задача // Новая жизнь. 1917. 26 октября (8 ноября). № 163.
Из той же газеты можно узнать, что сформировано чисто большевистское правительство с Лениным и Троцким во главе.
Но уже через несколько дней в статье Николая Суханова «Большевики у власти» газета тревожно бьет в набат: «Последствия большевистской авантюры уже сказываются в виде попыток мобилизации всех антибольшевистских сил для военного разгрома “нового строя”, для гражданской войны. Некоторые из этих попыток, по-видимому, удаются, страна уже ввергнута в пучину междоусобия, политического распада и анархии…» [373]
373
Там же. 29 октября. № 166.
В заметке «Новой жизни» с ироническим заголовком «Полным паром к социализму» комментируется резолюция ЦИК о печати, предписывающая закрытие буржуазных газет. Автор цитирует точку зрения большевиков: «Терпеть буржуазные газеты — значит перестать быть социалистом» [374] .
А страсти все накаляются. Статья «Дыхание смерти» звучит как реквием всем надеждам: «Две недели гражданской войны, забастовок, бойкота и прочих прелестей того светлого царства социализма, в которое мы вступили 25 октября, довели нашу хозяйственную жизнь до полной катастрофы» [375] .
374
Там же. 7 ноября. № 174.
375
Там же. № 176.