Кутузов
Шрифт:
— Ну и что же?
— Этот осповатый разбойник хорошо дул у нас чаек!
— Верно! Вот мы ему и пошлем чайку. Пусть потешится в жару.
— И пастилы московской.
— Нашел чем потчевать турка — пастилой. У него пастила получшей нашей!
— Тогда коврижки медовой.
— Это можно!
И Кутузов послал через молодого Фонтона визирю гостинец.
Визирь не остался в долгу — прислал лимонов и сушеных фруктов. А время шло.
Кутузов продолжал деятельно готовиться к схватке с врагом в поле.
Принимая Молдавскую армию, Михаил Илларионович сразу
Кутузов насел на обер-провиантмейстера армии генерал-лейтенанта Эртеля, чтобы он обеспечил доставку хлеба и фуража армии. Хлеб должен был заготовляться в Подольской и Херсонской губерниях. Кутузов взял заготовку хлеба под строжайший контроль и добился бесперебойного снабжения армии продовольствием и фуражом.
Одновременно с этим Кутузов всеми мерами старался улучшить боевую подготовку войск. Он приказал командирам частей не заниматься ненужной плац-парадной муштрой, которая только в тягость солдатам, а лучше обучать стрельбе в цель. Все обучение и воспитание солдат строились не на прусской жестокости, а на суворовском отношении к солдату. Кутузов так и говорил в своем предписании командирам:
"Субординация и дисциплина, будучи душою службы воинской, уверен я, не ускользнут от внимания Вашего в настоящем их виде, а не в том фальшивом понятии, будто бы сии важные идеи единственно жестокостью поддерживаются".
Просьба Кутузова разрешить солдатам Молдавской армии ввиду холодных ночей носить и летом суконные штаны увенчалась успехом. Император пошел на это: вопросы обмундирования были Александру I более близки и понятны, чем вопросы тактики и стратегии. Кроме того, Михаил Илларионович придумал сделать для солдат суконную шнуровку. Она должна была предохранять живот солдата от простуды.
Все эти заботы о быте и здоровье солдата сделали то, что в полках стало налицо вдвое больше строевых, чем числилось до приезда Кутузова.
И солдатам полюбился этот командующий: генерал Кутузов заботился о них. При Кутузове солдатам жилось лучше: с хлебушком всегда хорошо, обмундированием довольны и муштрой не замучены.
Кутузов целые дни был занят.
"Извини меня перед любезными детками моими, что редко пишу. Подумай, какая в мои лета забота и какая работа. С полтора часа ввечеру только стараюсь не допускать до себя дел, но и тут иногда заставит визирь писать", — говорил он в письме жене.
Свободные вечера он проводил в тесном кругу офицеров своей свиты и нескольких бухарестских знакомых.
Михаил Илларионович с детства был живым и общительным человеком.
Проведя большую часть жизни в армии, он, однако, не стал "рубакой", знающим только саблю да штык. Он любил встречаться с людьми, посидеть и поговорить не только у солдатского костра, но и в гостиной, в кругу молодых, хорошеньких женщин, за легкой,
Среди знакомых бухарестских дам, "понимающих кое-что в светском обращении", как писал о них любимой дочери Елизавете Михаил Илларионович, его очень забавляла своей детской непосредственностью четырнадцатилетняя жена валашского боярина Гуниани, жившего по соседству.
Когда генерал Александр Федорович Ланжерон приходил к Кутузову посидеть вечером и встречал у него эту чету, он щурил глаза и иронически раздувал свои французские ноздри.
Михаил Илларионович все видел. И не без основания думал, что Александр Федорович, по-бабьи любивший сплетни и пересуды, завтра же станет рассказывать по всему штабу разные небылицы о шестидесятишестилетнем командующем.
Кутузова это ничуть не тревожило. Он продолжал вести знакомство с теми, с кем ему было приятно встречаться.
Очень часто такие беседы за чайным столом вдруг прерывались приехавшим из Константинополя или Шумлы лазутчиком, который привозил Кутузову последние новости о враге.
Разведка у Кутузова была поставлена прекрасно. Он своевременно знал, что делается в Турции вообще и в армии его друга, великого визиря, в частности. Кутузов знал, что у Ахмеда уже не менее восьмидесяти тысяч человек, но что в Константинополе тяготятся войной.
У Кутузова сил было мало. Оставалось только ждать какой-нибудь оплошности со стороны турок. Надо заставить великого визиря выйти из Шумлы. В поле Кутузов твердо надеялся разбить турецкую армию.
Кутузов хотел, чтобы турки продолжали думать по-прежнему, что русские боятся атаковать и будут только обороняться.
Он велел срыть крепости Никополь и Силистрию и перевез все орудия и припасы на левый берег Дуная.
На правом берегу оставался один Рущук. Рущук был приманкой. Как червяк, на который должен клюнуть "достум" [30] Ахмед.
30
Д о с т у м — мой друг.
Пока турецкий уполномоченный развлекался в Бухаресте, а великий визирь деятельно собирал со всех концов — из Константинополя, Мореи, Македонии, Салоник, Адрианополя, Анатолии — войска, Кутузов продолжал терпеливо ждать действий своего друга Ахмед-паши. Визирь со дня на день должен был пойти в наступление: силы его росли и росла уверенность в победе. Лазутчики передавали, что турецкие военачальники так и говорят: "Покуда не двинемся сами, проку не будет. У высокой Порты, подобно золотым, серебряным, медным рудникам, — бездна людей. У высокой Порты звезда высока, мужи храбры, сабли остры. Мы в три месяца сходим за Дунай и вернемся с победой и добычей!"