Кувшин золота

Стивенс Джеймс

– А откуда ты знаешь, что он хочет тебя видеть?
– спросил другой мужчина.

– Почему бы ему не хотеть?
– ответил Философ.

– Должно быть, господин хороший, ты святой человек, - сказала женщина, - и богу нравишься.

– С чего бы?
– ответил Философ.
– Боги любят человека, неважно, святой он, или нет, лишь бы он был порядочным.

– Ну, таких-то много.
– сказал первый мужчина.
– А что у тебя там в суме, путник?

– Ничего, - ответил Философ.
– кроме полутора ковриг, что испекли к моему путешествию.

– Дай-ка мне кусочек,

господин хороший, - попросила женщина.
– Люблю я пробовать у всех встречных.

– Дам, и с охотой.
– ответил Философ.

– Тогда дай уж и нам, раз ты все равно туда полезешь, - сказал второй мужчина.

– Не одна она голодная во всем мире.

– Почему нет?
– сказал Философ и разделил ковригу.

– Здесь есть вода, - сказал первый мужчина, - неплохо будет запить ковригу.

Тпру, стой, дьявол!
– проревел он ослу, и тот замер, как вкопанный.

Вдоль дороги у ограды торчала тощая полоска травы, и осел начал подбираться к ней, очень медленно и аккуратно.

– Осади, чертова зверюга!
– крикнул человек, и осел подался назад, но сделал это таким образом, что оказался ближе к траве. Первый мужчина снял с телеги жестяную флягу и перелез через стену за водой. Перед тем он трижды щелкнул осла по носу, но осел не сказал ничего, только еще немного попятился, от чего попал точно на траву, и когда человек полез на стену, осел принялся пастись. На нагретом солнцем камне в траве сидел паук. У него было маленькое тельце и длинные ноги, и он не был занят ничем.

– Тебя кто-нибудь когда-нибудь бил по носу?
– спросил его осел.

– Да сколько угодно, - ответил паук.
– Ты и такие, как ты, вечно наступают на меня, или ложатся на меня, или переезжают меня тележными колесами.

– Тогда почему бы тебе не остаться на стене?
– спросил осел.

– Понимаешь ли, там моя жена.
– ответил паук.

– А что в этом плохого?
– спросил осел.

– Она меня съест, - ответил паук.
– Да и кроме того, там на стене ужасная конкуренция, а мухи становятся с каждым годом все умнее и хитрее. А у тебя есть жена?

– Нету.
– ответил осел.
– А хотелось бы.

– Сперва твоя жена тебе нравится, - сказал паук, - а потом ты ее ненавидишь.

– Мне бы это "сперва", а там я бы разобрался с "потом", - сказал осел.

– Это речи неженатого, - сказал паук.
– Все равно мы без них не можем.
– И с этими словами он всеми своими ногами двинулся в сторону стены.
– Двум смертям не бывать, - сказал он.

– Была бы твоя жена ослицей, она бы тебя не съела.
– сказал осел.

– Ну, что-нибудь другое бы сделала, - ответил паук, поднимаясь на стену.

Первый мужчина вернулся с флягой воды, и они присели на траву, съели ковригу и выпили воду. Все это время женщина не сводила с Философа глаз.

– Господин хороший, - сказала она, - я тут подумала: вовремя же ты нас встретил.

Двое других мужчин тотчас же выпрямились и поглядели друг на друга, а потом с тем же выражением на женщину.

– Почему ты так говоришь?
– спросил Философ.

– У нас тут по дороге вышел большой спор, и спорь мы хоть отсюдова до Страшного

суда, нам его ни за что не разрешить.

– Должно быть, это важное дело. Спорили ли вы о предназначении или о том, откуда проистекает сознание?

– Да нет; мы спорили о том, кто из этих двух мужчин женится на мне.

– Ну, это не важное дело, - ответил Философ.

– Разве?
– переспросила женщина.
– Семь дней и шесть ночей мы не говорим ни о чем другом, и это важное дело, или я уж не знаю, что же тогда важно.

– А в чем загвоздка, мэм?
– спросил Философ.

– В том, - ответила та, - что я не могу решиться, кого из них взять себе в мужья, потому что один нравится мне так же, как и другой, и даже больше, и одного я взяла бы в мужья с такой же охотой, как и другого, и даже с большей.

– Сложное дело, - сказал Философ.

– Верно, - согласилась женщина, - и надоело оно мне уже до головной боли.

– А почему ты говоришь, что я вовремя встретился с вами?

– Потому, господин хороший, что когда женщина выбирает из двух мужчин, то она не знает, что ей делать, потому что двое мужчин всегда делаются как братья, и никак не скажешь, кто из них кто; между двумя мужчинами разницы меньше, чем между парой зайчат. А когда выбирать надо из троих мужчин, то нет никаких забот; потому-то я и говорю, что этой ночью я выйду за тебя, и больше ни за кого - а вы двое сидите-ка тихо на месте, потому что, говорю вам, так я и сделаю, и хватит об этом.

– Честное слово, - сказал первый мужчина, - я рад не меньше твоего, что мы покончили с этим.

– Замучил меня этот спор, - сказал другой, - то так, то сяк, то еще как, а ты ни слова толком не можешь сказать - то "может, выйду", то "может, нет", и то - правда, и се - правда, то "почему бы не за тебя", то "почему бы не за него" - ну, да уж сегодня-то ночью я буду спать спокойно.

Философ был озадачен.

– Вы не можете выйти за меня, мэм, - сказал он, - потому что я уже женат.

Женщина сердито повернулась к нему:

– Ну-ка, не спорь со мной!
– сказала она.
– Я этого не выношу.

Первый мужчина злобно поглядел на Философа и кивнул своему спутнику:

– Дай-ка ему в зуб, - сказал он.

Другой мужчина уже готовился сделать это, но женщина вмешалась:

– Уберите руки, эй вы, - сказала она, - а не то хуже будет. Я сама могу разобраться со своим мужем, - и с этими словами она подвинулась ближе и села между Философом и мужчинами.

Тут коврига Философа вдруг утратила весь свой вкус, и он убрал то, что от нее осталось, в суму. Они молча сидели, глядя себе в ноги и думая каждый о том, к чему располагала его природа. Ум Философа, который весь этот день был в затмении, силился повернуться лицом к этим новым обстоятельствам, но без особого результата. В сердце его гнездилась дрожь, пугающая, но не неприятная. В его душе все крепло предвкушение чего-то, разгонявшее его пульс. Кровь его бежала так быстро, так быстро мелькали сотни образов, увиденных и запечатленных, так сильно волновалась поверхность его ума, что он даже не понимал, что неспособен думать, а может лишь смотреть и чувствовать.