Кувыр-коллегия

Андриенко Владимир Александрович

— Но, Пьетро…

— Мария. Торопись.

Женщина вышла, и двери за ней закрылись. Она ушла через спальни. Со стороны коридора стучали тяжелые сапоги. В комнату вошли трое. Впереди был секретарь генерала Ушакова Иван Топильский.

— Господин Пьетро Мира? — спросил он.

— Меня хорошо знали при дворе Анны Ивановны. Вы разве не бывали при дворе? — нагло спросил Топильского Пьетро.

— Вы, сударь, не поняли, кто к вам пришел? Я из тайной канцелярии. И я привык задавать вопросы. Стало быть, вы

и есть Пьетро Мира, бывший шут?

— Да, это я. Меня также называли при дворе именами Адамка, Адам Иваныч, Педрилло.

— Вы состояли в дружбе с государственным преступником Бироном?

— Вы имеет в виду герцога Курдяндии, Лифляндии и Семигалии?

— Именно так, сударь! Разве я не достаточно четко произнес имя "Бирон"?

— Герцог Бирон мой друг. Но с каких пор он стал государственным преступником? И с чего вы назвали его просто Бироном? Он что лишен герцогской короны?

— Ваш Бирон сидит в камере в Шлиссельбурге. И уже назначены судьи для разбирательства его дела.

— Но разве его лишили титула герцога?

— Нет. Пока он герцог Курляндии. Но кончит ваш герцог на плахе.

— Казнить владетельного герцога не столь просто. Что скажут в Европе, если в России бросят на плаху герцога и вассала короля Речи Посполитой?

— Вы много говорите, господин шут!

— Что вам угодно от меня, господин из тайной канцелярии?

— Вы арестованы, — произнес Топильский.

— Я? — Пьетро сделал вид, что удивлен. — Но я не подданный России. Я итальянец.

— Разберемся. Прошу вас следовать за мной.

Пьетро накинул простой серый кафтан и последовал за людьми из тайной канцелярии.

Внизу он принял из рук слуги плащ и шляпу.

— Сей дом приказано отобрать у вас, сударь. Я вам не сказал? — спросил Топильский.

— Я это понял и без ваших слов. Так в вашей стране делают всегда. Я ведь помню когда арестовали кабинет-министра Волынского, все его имущество забрали. А сей дом — подарок императрицы.

Пьетро отвезли в подвалы к Ушакову и там сразу поставили к допросу. Но вздергивать его на дыбу не стали. Все-таки он был иностранцем и Ушаков не рискнул подвергнуть его допросу с пристрастием….

Генерал Ушаков стал задавать Пьетро вопросы:

— Ты состоял в дружбе с Бироном?

— Да, — честно ответил Пьетро. — Скажу более. Я не только состоял в дружбе с герцогом Бироном. Но и сейчас являюсь другом оного герцога. А сие разве преступление?

— Ты, мил человек, не ершись. Я ведь с тобой покуда, по-доброму, разговариваю.

— Но я разве в чем-то виноват? В чем меня обвиняют? Отчего я арестован? Я служил в придворной кувыр коллегии шутом. Сие есть преступление?

— Ты учинил разбой на улицах столицы и почтенного человека избил совместно с иным шутом, коего Кульковским кличут. И тот Кульковский

ныне в бегах пребывает.

— Вы говорите про сеньора Франческо Арайя?

— Сеньор Франческо Арайя есть подданный Российской империи. Он капельмейстер при дворе ея императорского высочества правительницы Анны Леопольдовны. И за разбой и за побои ты ответить должен.

— Сие все, в чем меня обвиняют?

— А тебе сего мало? Али думаешь, что ты персона знатная и великая? Дак я в сем подвале много кого повидал. И иноземцы разные здесь живот свои кончали.

— Но я не скрываю, что избил капельмейстера Арайю!

— А по чьему наущению ты сие сделал, и не было ли в том умысла противу правительницы нашей Анны Леопольдовны?

— А какое отношение имеет правительница к сеньору Арайя? — спросил Пьетро. — Разве сеньор Арайя уже министр империи?

— Ты говори толком, подбивал ли тебя герцог Бирон действовать противу правительницы империи Российской?

— Герцог Бирон был регентом империи по воле покойной императрицы Анны Иоанновны! Какой же здесь может быть злой умысел?

Пьетро Мира просидел к подвалах тайной канцелярии три дня, а затем его отправили в Шлиссельбург. Ушаков его пытать не стал, ибо измены государственной за сим шутом не было. А про то, что он побил капельмейстера Арайю так то разве преступление? Он и ранее при весёлом дворе Анны Ивановны не единожды с ним сталкивался, и окромя смеха то ничего не вызывало. Мало ли на Руси кто кому морду разбил.

Напугать же шута Ушаков не смог и потому далее возиться с ним не пожелал. Пусть сам Остерман решает, как с ним быть….

Год 1740, ноябрь, 17 дня. Санкт-Петербург. Генерал Ушаков у Остермана.

Начальник тайной канцелярии нашел вице-канцлера Остермана у Анны Леопольдовны. Тот теперь часто посещал правительницу и постоянно чернил Миниха. Говорил, что де ведет фельдмаршал империю к гибели и без него, без Остермана, все рухнет. Анна Леопольдовна его слушала, но Миниха боялась, и делать ничего против фельдмаршала не желала.

Ушаков кивнул Остерману и тот подошел к нему.

— Андрей Иванович? Вы здесь? — спросил Остерман.

— Пришлось прийти. Хотя я не желаю дабы Миних увидел меня с вами. Он все же теперь первый министр.

— Фельдмаршала здесь нет.

— Но ему могут донести.

— Что вы хотите, генерал?

— Я шута по вашему приказу арестовал. И в Шлиссельбург его отправил. Но на кой он вам сдался не могу понять?

— Сей шут у нас не беден. Да и Бирону он друг. А Бирон под судом. Сколь денег в дому его нашли? — спросил Остерман.

— Рублей сто не более. Он мне на допросе сказал, что все деньги его в банках европейских пребывают. У Либмана надобно деньги спрашивать.