Кузнечик
Шрифт:
Советник, считающийся мертвым, постукивает по стеклу окна – словно целясь из своего указательного пальца, как из пистолета. Внизу располагается огромный четырехсторонний перекресток с восемью пешеходными переходами. Люди ожидают смены сигнала светофора, похожие на роящихся муравьев.
Кит прищуривается. Происходит нечто странное.
Из стоящей на углу толпы прямо под колеса машин выпрыгивает человек – пулей вылетает на проезжую часть. И его немедленно сбивает машина. Все происходит так быстро, что почти разочаровывает. Выпрыгнул – сбили. «Ох, он погиб, – вздыхает
– Это не так, – говорит сам себе Кит. Он ничего не видел наверняка. Но уверен в этом.
Толпа людей на перекрестке приходит в суматошное движение, подобно внезапно рассеянному военному отряду. Люди собираются вокруг распростертого человека, сбитого машиной, отводят глаза, прижимают к ушам мобильные телефоны; другие, находившиеся в отдалении и привлеченные сутолокой и шумом, бегут к месту происшествия, чтобы посмотреть, что стряслось, – все это Кит представляет в своем воображении.
Но он замечает и кое-что еще: среди всего этого хаоса один человек вовсе не выглядит встревоженным. Он спокойно уходит прочь, будто ничего особенного не произошло. Одинокий муравей другого вида.
«Толкатель». Слово само собой возникает у Кита в голове.
Воспоминания десятилетней давности, которые казались ему давно похороненными в памяти, стремительным потоком возвращаются одно за другим. Как мутная вода, сорвавшая заглушку с трубы. Он видит самого себя, свои ошибки, свои сожаления, свое раскаяние.
Он отодвигает злосчастные мысли обратно, в самые потаенные закоулки сознания.
Призрак советника, стоявший рядом с ним, исчезает.
Кит бросает последний взгляд на мертвого человека, висящего в петле. Когда он закрывает за собой дверь, выходя из комнаты, скрип потолка под весом трупа становится едва различимым. На двери прикреплена табличка с напоминанием не забыть взять с собой ключ, покидая номер. Не забирая ключ, он уходит.
Цикада [5]
– Заткнись к чертовой матери! – Цикада повышает голос, крича на стоящую перед ним домохозяйку. Он взъерошивает пальцами свои светло-каштановые волосы и яростно чешет в ухе. – Ты просто бесишь!
– Я всего лишь хотела спросить, почему, почему это произошло?
Домохозяйке сильно за сорок. На ее лице густой макияж, скрывающий морщины, она втиснута в рубашку от молодежного бренда, которая совершенно не соответствует ее возрасту.
5
В японском прочтении имя этого персонажа звучит как «Сэми».
Цикада стоит в гостиной ее двухэтажного дома, расположенного в новом жилом комплексе в городе Мито префектуры Ибараки.
Глаза женщины краснеют. Она настолько взвинчена, что путается в словах.
– Что это? Что это такое?
Она указывает себе за спину. Там распростерлись в крови двое бездыханных мужчин.
– Мужчина, лежащий лицом вниз на диване, – это твой муж, а тот, что лежит возле телевизора на спине, – это твой сын. Оба они мертвы.
– Это я понимаю!
Он бросает взгляд на часы на серванте. В любую минуту может позвонить Иваниси. «Ты там как? Уже разобрался?» – спросит он, как обычно легко и непринужденно. А затем перейдет на торжественный тон, словно цитирует божественное откровение, и скажет: «Как говорил Джек Криспин, следовать времени – это то же самое, что следовать самому себе». Или что-нибудь вроде того.
– Почему… почему подобное должно было произойти со мной? Кто ты? Ты же сказал, что ты риелтор!
– Ну да, я соврал насчет этого. Извини, – Цикада пожимает плечами. Теперь он приглаживает волосы, зачесывая их пятерней за уши. – Я не смог бы выполнить мою работу, если б ты не впустила меня в дом. Я же не мог, ну, скажем, позвонить в дверной звонок и сказать: «О, привет, я тут с ножом пришел, чтобы всех вас поубивать». Разве ты меня впустила бы?
– Что ты такое говоришь? Конечно же, нет!
– Ну вот, видишь. Так что я сказал, что работаю в агентстве недвижимости, и ты открыла мне дверь. Вы же обсуждали покупку квартиры, верно? Даже несмотря на то, что у вас есть этот роскошный особняк. Я этого не понимаю. Ладно, в общем, мне было сказано, что вы подыскиваете квартиру и что я должен представиться риелтором.
– Кем было сказано?
– Иваниси.
– Кто это такой? Я ничего не понимаю!
– Мой босс. То бишь есть только он и я. Он получает заказы, а я их выполняю. Это несправедливо, как ты считаешь? Я делаю всю тяжелую работу, а он и пальцем не пошевельнет…
Вдоль стены гостиной тянется большой открытый шкаф, заполненный женскими сумочками, как будто это витрина в магазине сумок.
– Так что я пришел убить вас всех, только и всего. Это и есть работа.
– Но зачем, зачем тебе убивать нас?
– Откуда мне знать.
Цикада делает к ней шаг, и она вздрагивает, затем едва не теряет равновесие и хватается рукой за стоящий рядом стол, чтобы не упасть.
– Это всего лишь задание, я не знаю деталей. Иваниси правда ничего мне не рассказывает. Ну, конечно, кроме этого его Джека Криспина.
– Крисп… кого?
– Ты тоже ничего о нем не слышала? Я не удивлен. Сам о нем раньше ничего не знал. Но всякий раз, когда этот придурок хочет мне что-то сказать, он просто цитирует Джека Криспина. Какой-то певец из какой-то группы. Никто его не знает. Но это единственное, о чем вообще говорит Иваниси. Ему нравятся тексты песен этого парня. «Как говорил Джек Криспин, чем меньше знает двадцатилетний юноша, тем он счастливее». Только об этом и толкует. Он никогда не говорит мне, откуда поступил заказ, в чем его причина, ничего из этого. Но в твоем случае у меня, по крайней мере, есть одна догадка. Твой сын – думаешь, что хорошо его воспитала?
– Мой сын?
– Не он ли недавно поджег какого-то спящего бездомного в парке Фудзисава?
Глаза женщины расширяются. Но от внимания Цикады не ускользает едва заметное подергивание ее века.
«Мамаша, ты в курсе».
– Да, буквально на днях. Бездомный был заживо сожжен в парке Фудзисава. Кто-то облил старика бензином, пока тот спал, и поднес зажигалку. Это был твой сын, верно?
– Н…
Она, должно быть, хочет сказать: «Нет, это был не он», – но не может произнести ни слова.