Кузнечики [=Саранча]
Шрифт:
На улице слышится раскат грома. Надежда вздрагивает. Симич как-то неуклюже, как-то слегка обнимает ее.
Симич: Не бойтесь.
Надежда: Это было так близко.
Симич: Не бойтесь. Я же здесь.
Начинается ливень. Симич выглядит гротескно: он стоит склонившись, в своем погребальном костюме, над девушкой, которую не может даже как следует обнять.
Надежда: Опять
Симич: Переждите немного. Не стоит ходить под таким ливнем.
Надежда: Я быстро пробегу.
Симич: Даже не думайте! Вымокните.
Симич улыбается.
Симич: Вас кто-то ждет?
Надежда: Вообще-то никто.
Симич: Садитесь. Выпьем чаю.
Надежда сейчас уже пожалела, что вообще помогла этому человеку, но что делать — она уже здесь. И поскольку она не торопится, и ее действительно никто не ждет, она выпьет чаю.
Надежда: Хорошо. Если вы настаиваете.
Симич суетится на кухне: ставит на плиту чайник, достает спутанные пакетики какого-то обветревшегося чая. Надежда смотрит вокруг.
Надежда: Хорошо у вас тут. Как в романах.
Симич: Квартира досталась моей жене от ее отца. Это небольшая часть. Остальное отняли. После войны.
Надежда осмативается, потом спрашивает — после какой воны?
Симич: Коммунисты.
Надежда: A…
Симич: Нам осталась вот эта часть для прислуги.
Надежда: Ой, а может, моя бабушка работала у вас. Она работала у каких-то коммунистов.
Симич: Нет, вы не поняли. У нас не было прислуги. Это у моего тестя…
Надежда слушает невнимательно. Ее больше занимают вещи на кухне, их запах. Она останавливается возле какого-то старого радио. Включает его. Из аппарата, как из шарманки, раздаются звуки романтичной песни. Это «Ночь и день» Колла Портера.
Надежда: У нее был точно такой же. Только ее никогда не работал.
Надежда осматривается.
Надежда: А где сейчас ваша жена?
Симич: Ее больше нет.
Надежда: Она умерла? Мне очень жаль…
Симич: Она не умерла. Ее просто больше нет.
Надежда: А, вот так. Но ее нет?
Симич: Нет.
Надежда: Ну, это одно и то же.
Симич
Симич: В сущности, вы правы.
Надежда: А у моей бабушки был любовник. Да, да. Настоящий любовник. Он приходил обычно после обеда. Так было годами. Один раз в две-три недели. В основном, когда я с другими детьми играла на улице. Он был военным, офицером. Он был женат. Отец двух девочек. Думаю, что и внуки у него были. А еще у него был пистолет. Потом он из этого пистолета застрелился.
Симич подносит две чашки чая. Одну протягивает Надежде.
Надежда: Бабушка, конечно, не пошла на похороны. Не имело смысла из-за его семьи. Зато я ходила. Чтобы посмотреть, из-за кого моя бабушка всю жизнь оставалась одна.
Симич: И что вы увидели?
Надежда: В сущности, ничего. Какую-то бедную, сгорбленную женщину с большим носом. Ей передали его ремень и фуражку. Как будто бы он погиб на войне, а не в ванной. Вокруг было как-то мало людей. Самое большое две-три женщины, которые плакали. Казалось, что бабушкин любовник был каким-то любимчиком женщин. Потом были залпы, да и это скоро закончилось. Бабушке, конечно, я ничего не сказала. Ей не за чем было знать, что я в курсе.
Симич: Не за чем.
Симич отпивает немного чая.
Симич: А ваша бабушка умерла?
Надежда: А, нет. Нет. Просто я не вижусь с ней.
Симич: Это одно и то же.
Надежда выключает радио. Она вдруг становится грустной.
Надежда: А вам нравится быть одному?
Симич: Что значит «нравится»?
Надежда: Есть люди, которым не нравится. А мне, например, нравится. Только нужно быть осторожной, и все. Например, когда идете. Следить, чтобы не ходить босыми ногами по мокрой плитке и быть всегда осторожным в ванной. Потому что если вы подскользьнетесь и ударитесь, кто вам поможет? А это ужасная смерть. Как в пустыне или еще хуже. Это так унизительно.
Симич: А почему вы об этом думаете?
Надежда: Когда вы одни, вы всегда на грани депрессии, и нужно быть внимательным, очень внимательным, чтобы не подскользнуться и не попасть в унизительное положение.
Симич: Вы еще молодая. Найдете кого-нибудь.
Надежда: Но я никого не жду.
Симич: Никогда не знаешь, как будет.
Надежда: Иногда знаешь.
Надежда смотрит на Симича.
Надежда: Мы, в сущности, очень с вам похожи. Разве нет?
Надежда гладит старика по лицу. Потом целует его. Нежно улыбается.