Кузнецкий мост (1-3 части)
Шрифт:
— По тебе, влияние на умы — это не дипломатия?
— По мне… нет.
— Тогда что есть дипломатия?
Он продолжал смотреть на черный утес наркомата.
— Дипломатия — контакт, а следовательно, осведомленность, а это значит анализ, прогноз…
— Плюс влияние на живые души. Сегодня они корректно безучастны, завтра — лояльны, послезавтра — дружественны…
— Коммунизм англичане поймут завтра, Сережа.
— Но фашизм они ненавидят сегодня.
Бардин смутился.
— Я хочу, чтобы ты ходил по грешной земле, Сережа… Фантазеры меньше всего
— Знаешь, Егор, человек, что был нашим наркомом в двадцатых, слыл немалым фантазером…
— Но ведь он умел…
— Да, он умел то, что мы умеем меньше всего, Егор.
— Погоди, что он умел?
— Говорить с людьми, а согласись, что без этого нет дипломатии.
— Наивный ты человек… Ты отважился вычерпать море!.. Пойми — море!.. Здесь надо сто миллионов Бекетовых, а ты один!.. Вот ты… так возьмешь этот свой половник и пойдешь вычерпывать море?..
— Пойду.
— Наивен!.. Ведь война — это стихия, шквал страстей, шквал огня. Дохнёт, и от тебя и твоего половника и дыма не останется, а ведь ты у меня один, дурная голова!.. Я же тебя, черта, вон сколько лет вот тут ношу! Не было бы тебя и… Сережки, давно бы душу отдал… Вот ты уедешь, и Сережку не сегодня-завтра заберут. Ведь Сережку забреют!.. Я говорю тебе: дураком не будь! Я об одном прошу тебя: не будь дураком! Я же тебя знаю и натуру твою знаю!.. Не хочешь уберечься для себя, для меня уберегись!..
Он кинулся к другу и накрыл его грудью.
— Свет!.. Свет в окне!.. Четвертый этаж, второе окно слева. Свет!.. Свет!
Переулок мгновенно наполнился криками:
— Свет!.. Свет!..
В пролете переулка действительно возник неяркий рубец света и погас. Голоса смолкли.
— В дорогу… один?
— Да, Екатерина позже.
— Когда в дорогу?
— Кажется, через неделю…
— Самолетом?
— Да, как-то сложно… Через Архангельск.
— Разреши проводить?
— Охота тебе… Полетим за полночь…
— Разреши?
— Ну что ж… раз охота.
…Июльской ночью, почти на рассвете Бардин привез друга за сорок верст от Москвы на обширное поле, раскинувшееся на краю небольшой деревушки с березовой рощицей на отлете. Вместе с другом Бардин поднялся в неосвещенный самолет, стараясь протянуть время, тщательно уложил нехитрые вещи Бекетова на одну из двух железных скамей, протянувшихся вдоль борта.
— Будь здоров, Сережа!.. Не обижайся…
— А за что мне обижаться на тебя?..
— За… наивность святую.
— Да что уж…
Потом, уже вернувшись к машине, долго стоял, ожидая, пока поднимется самолет. А когда поднялся, старался пригнуться и получше ухватить взглядом темную черточку над березовой рощицей. Казалось, самолет был виден только миг.
4
Тамбиева вызвал Грошев.
— Николай Маркович, завтра в четыре вам надо быть на Ярославском вокзале. Из Архангельска приезжает Галуа. — Грошев снял роговые очки с темными, будто задымленными стеклами, и от этого его маленькие,
— Да, разумеется… — сказал Тамбиев и, обратив взгляд на Грошева, подумал: почему у Грошева глаза с косинкой? Не потому ли, что он профессор древней китайской философии? Нет, в самом деле, почему у коренного питерца глаза с косинкой? — Насколько мне память не изменяет, Галуа атаковал нас, и прежестоко, во время финской войны…
— Не полагайтесь на память, — сказал Грошев и надел очки. — Галуа — это не просто. — Он внимательно, теперь уже через задымленные стекла очков, взглянул на Тамбиева. — Маму отправили на Кубань? Хорошо. Там небось персики?..
— Абрикосы, Андрей Андреевич… — Тамбиев знал: Грошев, подобно иным северянам, когда говорил о персиках, имел в виду абрикосы, и наоборот.
— Да это все равно. Край благодатный — вот главное, — он улыбнулся как-то озорно и робко, отчего лицо его стало молодым. — У вас родительский дом… небось хоромы?
— Турлучный…
— Это что же такое? Изба?
— У нас там изб нет, Андрей Андреевич.
— Хата?..
— Нет, просто дом… глинобитный.
— Вот все мы интеллигенты… в первом поколении. Нашим детям будет легче. — Он будто застеснялся, что вторгся в заповедную сферу, — так далеко в беседе с Тамбиевым он не шел. — Видели, какое интервью дал сенатор Трумэн?
— Нет, Андрей Андреевич.
— Мол, наша политика проста: будут побеждать немцы — поможем русским, возьмут верх русские — поможем немцам. Главное, чтобы они больше убивали друг друга… Жестоко, но откровенно, не правда ли?
Тамбиев подумал: сейчас я ему скажу, другого такого момента не будет. Но Грошев точно проник в мысли Тамбиева.
— Звонил этот ваш Катица или Кадица…
— Кадица, Андрей Андреевич, — сказал Тамбиев и подумал: «Поспешил Кадица и, кажется, все испортил. Непоправимо испортил».
— Сказал, что послал докладную в ВВС. Требует призвать вас по законам военного времени и вернуть в институт… испытывать эти ваши локаторы…
— Я вас хотел просить об этом же, — бросил Тамбиев. Он решил действовать «была не была».
Грошев, казалось, не ожидал такого.
— О чем просить, Николай Маркович?
Тамбиев понимал: если он сейчас не убедит
Грошева, вряд ли он может рассчитывать на успех позже.
— Если у человека есть военная специальность, Андрей Андреевич, по крайней мере во время войны, он не имеет права заниматься ничем иным, — произнес Тамбиев, и его смуглое лицо запламенело.
Грошев молчал, мрачно смотрел на Тамбиева. Толстые губы Андрея Андреевича, казалось, стали синими.
— Сам бог велит, — сказал Тамбиев. Он хотел атаковать Грошева до конца.
— Бог велит, а я не велю, — наконец сказал Грошев.
— Но я буду призван, Андрей Андреевич.
— А я… отзову вас.
Тамбиев подошел к окну, встал к свету спиной. Ему казалось, что вот так Грошев, пожалуй, не рассмотрит, как запламенело его лицо.
— Во время войны власть у военных, — произнес Тамбиев и рассмеялся.