Кузнецов. Опальный адмирал
Шрифт:
— Конечно, корабельные артиллеристы попали в щит, потому что им никто не мешает вести прицельный огонь. Но ведь щит, изображающий противника, не способен маневрировать, как это сделал бы корабль в бою?!
Кузнецов пояснил, что стрельбой по щиту комендоры отрабатывают точность попаданий, на что Хрущев ответил:
— В настоящем бою все будет по-другому…
В море экипажи кораблей действовали на боевых постах усердно. Однако Хрущев, слабо разбиравшийся в военно-морском деле, стал критиковать действия командиров «охотников»; эти корабли, по его словам, «выпускали
— У «охотников» нет торпед, Никита Сергеевич, — заметил Кузнецов. — Они ищут подводные лодки противника, а когда обнаружат, атакуют их глубинными бомбами. Сейчас они бомбят противника условно.
Хрущев смерил главкома сердитым взглядом.
— Зачем мне знать, что у «охотников» на борту торпеды или бомбы? Вы моряк, вам это надо знать… А вот учения мне не понравились.
Естественно, настроение у Николая Герасимовича испортилось. Крейсер между тем шел дальше. Хрущев увидел в бухтах залива Золотой Рог и Порт-Артура скопление кораблей и снова упрекнул главкома ВМС.
— А вдруг начнется война? — сердито спросил он. — Вражеские самолеты в первый же налет на бухты потопят корабли. Вы что, Николай Герасимович, забыли тысяча девятьсот четвертый год, когда японские эсминцы застали русские корабли врасплох и потопили их? Уроки Русско-японской войны надо помнить!
Николай Герасимович объяснил Хрущеву, что по воздушной тревоге корабли рассредотачиваются и самолеты врага не смогут их атаковать. Если же корабли рассредоточить сейчас, то их трудно будет обеспечить всем необходимым.
— Вы смотрите на настоящее глазами вчерашнего дня, — грубо бросил Хрущев. — Я сомневаюсь в вашей способности оценить состояние нашего флота…
Это он-то, адмирал флота Кузнецов, не мог оценить состояние флота! А ведь именно он, и никто другой, подготовил наши флоты к войне, и не случайно, что в первый же день войны флот не понес потерь. Нет, Кузнецов не смотрел на флот глазами вчерашнего дня! А вот то, что Николай Герасимович позволил себе возразить Никите Сергеевичу, подчеркнув его некомпетентность в вопросах военно-морского дела, тому явно не понравилось. Это бросилось в глаза и Малиновскому. Выбрав удачный момент, когда Хрущев ужинал, Родион Яковлевич сказал главкому:
— Не возражай ему, иначе съест тебя, как волк съел ягненка. А мне жаль тебя, Николай Герасимович, ей-богу, жаль…
Казалось бы, все и закончится этими учениями и Кузнецову не стоило беспокоиться за свою судьбу. Однако еще более обострились его отношения с Хрущевым, когда маршал Булганин доложил программу строительства кораблей Никите Сергеевичу. Просмотрев ее, Хрущев упрекнул Кузнецова.
— Николай Герасимович, не много ли требуешь кораблей? — спросил он с иронией. — Авианосцы, атомные подводные лодки… А зачем нам крейсера с артиллерией? Американцы строят авианосцы потому, что вершат свои дела через океан. — Хрущев с упреком взглянул на Булганина. — Николай Александрович, зачем ты подписывал документ?
Булганин заметно покраснел, однако осторожно возразил:
— Американцы создают атомный флот, оснащают его ядерным
— Мы исходили из того, — подал голос Кузнецов, — что нам необходим флот во всем его разнообразии, начиная от береговых ракет, самолетов, атомных лодок и крейсеров-ракетоносцев и кончая плавучими базами и буксирами. Только так, Никита Сергеевич, и не иначе.
— Да уж не скажите, Николай Герасимович, — усмехнулся Хрущев. — Ошибкой Сталина было решение сосредоточить наши ресурсы на развитии военно-морского флота, особенно надводного. А следовало строить больше самолетов. Вы с этим согласны?
— Ни в коей мере, Никита Сергеевич, — решительно возразил Кузнецов. — Мы и так отстали от флотов США и Англии. Еще до войны планировали создать мощный подводный флот, со стапелей должны были сойти более двухсот подводных лодок, но мы не успели — началась война. Она и выявила наши пробелы. Не хватало подводных лодок, тральщиков для борьбы с минами… Мы недооценили их возможности. Есть в этом и моя вина.
— Похвально, что вы себя критикуете, но следовало такой критикой заняться раньше, — попрекнул главкома Хрущев. — Мы распространим ваш меморандум среди членов ЦК партии и обсудим этот вопрос на Президиуме.
Через несколько дней собрался Президиум ЦК КПСС. И тут выяснилось, что не все успели ознакомиться с документом. Тогда Хрущев предложил отложить обсуждение этого вопроса до следующего заседания.
— Сколько можно откладывать это дело? — загорячился Кузнецов.
— Сколько надо, столько и будем откладывать, — грубо заявил Хрущев.
В последующие дни Кузнецов, казалось, не находил себе места, в душе закипала обида от мысли, что Хрущев не одобрит программу кораблестроения, а министр обороны Булганин возражать ему не станет. Так оно и случилось. Едва открылось совещание, как Хрущев заявил:
— Я считаю, товарищи, что те огромные средства, которые пошли бы на строительство новых кораблей, лучше направить на другие цели. Ракета для нас — теперь важнее, она даже лучше самолета, точнее…
Никто Хрущеву не возразил, а главкому ВМС даже не предоставили возможность высказать свою точку зрения на столь серьезную проблему. Ночью Николай Герасимович спал плохо. Никак он не мог успокоиться после всего, что произошло. Тревожное чувство не покинуло его и тогда, когда на другой день он стоял на трибуне Мавзолея. Главком ВВС Советской Армии Жигарев заметил, чти Кузнецов чем-то расстроен.
— Что случилось, Николай Герасимович? — спросил Павел Федорович.
— Вот жду начала парада, — уклонился от прямого ответа главком.
Военные моряки прошли по Красной площади под гром аплодисментов, и Кузнецов повеселел. Вечером состоялся прием в Большом Кремлевском дворце у министра иностранных дел Молотова по случаю праздника Великого Октября. Были здесь маршал Василевский, адмиралы Басистый, Андреев…
— Поеду домой, очень устал за день, — шепнул Кузнецов Басистому.
Пока добрался к себе, пока жена готовила ужин, позвонил Басистый и сообщил, что его спрашивал Молотов.