Кузнецы грома
Шрифт:
– Мы усиливаем экраны биозащиты, – говорит он. – Усиливаем за счет веса полезной нагрузки корабля. Иного выхода, учитывая сроки, нет. Поэтому полетят не трое, а двое…
– Три молодых, красивых, очень серьезных лица. "Воронцов полетит обязательно", – думает Главный.
18
Прозрачное зябкое утро. К проходной идут люди. Если взглянуть сверху, увидишь, как пролегли черные нитки пешеходов, узелком перевязанные в маленьком домике проходной. Подошел автобус, красненький жучок, и посыпались из него люди. И из передней двери и из задней,
Ближе к забору, справа от проходной, выстраивается шеренга автомобилей. Не так много. Десятка два. В основном "Москвичи". Вот медленно и аккуратно встает в автомобильный строй "Волга" Бахрушина. Бахрушин легко выпрыгивает из машины. В этот момент с ревом и ядовитым синим дымом рядом с "Волгой" тормозит мотоцикл Редькина.
– Здравствуйте, Виктор Борисович, – весело говорит Игорь, снимая очки.
– Добрый день. – Бахрушин запирает дверцу "Волги". – У вас вид отважного гонщика.
– Я не отважный, я несчастный. Мне, чтоб добраться, нужно делать четыре пересадки. Я ведь живу у черта на рогах – Живописная улица.
– Это где же? – с интересом спрашивает Бахрушин.
– От химкомбината на автобусе номер сто до конца. Это уже близко от советско-афганской границы… Они подстраиваются в одну из коротких, быстро двигающихся очередей, вращающих турникеты проходной, словно речной поток лопатки гидротурбины. За проходной начатый разговор продолжается.
– А почему бы вам не обменяться поближе к институту? – говорит Бахрушин. – Многие, я слышал, меняются…
– Да, меняются, я знаю… Но мамина школа рядом с нашим домом. Тогда ей придется ездить…
– Она учительница?
– Да, русского языка.
– Но ведь и тут тоже много школ.
– Она работает в школе-интернате для слепых детей. Она не уйдет.
– А ваш отец?
– Его убили. Десятого мая… Есть такой городок в Чехословакии – Ческа Липа…
Помолчали.
"Как мало мы знаем друг о друге, – думает Бахрушин. – Редькин работает у меня четыре года, и я всегда думал почему-то, что у него большая, шумная такая семья".
– А вы один у матери? – спросил он.
– Да нет, – виновато улыбнулся Игорь, – еще сестра и брат. Сестра замужем, уехала в Караганду, а брат – технолог на химкомбинате.
"Некогда просто поговорить с человеком, – думает Бахрушин. – Это ужасно, что мы говорим только о делах". И он спросил:
– Сегодня будете пускать ТДУ?
– Да, хотим попробовать.
– Я смотрел ваши цифры, не торопитесь. И осторожно…
– Да она смирная…
– Позвоните, когда будете пускать.
– Хорошо.
И они разошлись. Бахрушин – к себе в кабинет, Редькин – на стенд.
19
Испытательный стенд находился в двухэтажном домике и состоял из бетонированного бокса, где устанавливали двигатель, и комнаты с аппаратурой и пультами управления. В боксе сейчас жила ТДУ – тормозная двигательная установка Редькина и Маевского, в комнате – люди. Бокс соединялся с комнатой массивной дверью. Как в бомбоубежище. Два окошечка с толстыми небьющимися стеклами позволяли наблюдать двигатель в работе. В комнате рядом с окошечками большой пульт с кнопками, тумблерами, циферблатами
Над головой лампы дневного света. Другие лампы освещают приборную стенку – десятки циферблатов и ряд высоких стеклянных трубок ртутных манометров. На стенку нацелен фотоаппарат. Часто запуски длятся всего несколько секунд, и, конечно, никто никогда не успеет записать показания всех приборов. Поэтому стенку фотографируют.
В углу рваное по сварному шву сопло и какие-то ржавые железяки. Лежат с Нового года. К майским праздникам будет во всех лабораториях повальная уборка, и сопло снесут на свалку. Снесут много и нужных вещей. Потом инженеры из разных лабораторий будут ходить на свалку "ковыряться", искать, кому что надо. После 1 Мая и 7 ноября на свалке что хочешь можно найти, только не зевай…
В боксе опытная тормозная двигательная установка, чудовищное переплетение трубопроводов и кабелей разных диаметров и цветов, грозди клапанов и реле, динамометры, замеряющие тягу.
Сегодня первые испытания ТДУ. Вернее, не первые, конечно. Уже не раз проводили холодные проливки, сверяли цифры расхода горючего и окислителя. Пока все сходилось хорошо. (Редькин говорил: отлично!) Сегодня первые огневые испытания.
Двигатель должен "запуститься" и проработать положенное ему время. Если все будет хорошо, можно попробовать несколько раз остановить его и запустить снова: посмотреть, мягкий ли у него запуск. А может быть, даже испытать на разных режимах.
На корабле, который должен стартовать на Марс, ТДУ уже есть. ТДУ Егорова.
Маевский и Редькин считают ее грубой в управлении. Бахрушин знает, что егоровская ТДУ вовсе не так уж груба и хорошо отработана, но убежден, что истина рождается в споре. Поэтому он включил работу по новой, мягкой ТДУ в план лаборатории. Степан Трофимович, утверждая план на ученом совете, высказался тоже "за". У него были свои тайные мысли.
Его устраивала егоровская ТДУ для Марса. Но ТДУ с мягким режимом нужна была ему для Венеры. Там больше гравитационная постоянная, там грозовые разряды мешают работать радиоиндикаторам посадки, там облака снижают видимость, и еще черт знает, что там есть. Вот там ему нужна будет мягкая ТДУ, и было бы хорошо иметь ее загодя. Коль скоро она будет, можно бросить лабораторию Бахрушина сразу после Марса на ориентацию обсерватории-спутника на восемь человек, который должен пойти в производство через год, в декабре. Разумеется, всего этого Степан Трофимович Бахрушину не сказал, но своей находке в плане был искренне рад и даже про себя помянул добрым словом этих двух ребят, фамилии которых стояли в графе "исполнители".
Вот так родилась ТДУ Редькина и Маевского. Вернее, не родилась, а рождалась.
20
Редькин пришел на стенд ровно в девять. Перевешивая номерок на табельной доске, он увидел, что Маевский уже на месте. Юрка сидел с линейкой на круглом табурете у пульта в неудобной, скрюченной позе и что-то считал.
– Петух встает рано, а злодей еще раньше, – сказал Игорь вместо "здравствуй".
Маевский промолчал.
– Отсекатели проверял? – спросил Игорь. Маевский замотал головой.