Кузница милосердия
Шрифт:
Особенно порадовала история о каком-то жителе Дикого Запада, который вдруг ни с того, ни с сего застрелил хорошего человека, а после оправдывался: я, дескать, поел несвежее из местного Макдональдса, так пусть столовая мне денег выплатит. А что стрелял - за то судите, ваша сила.
Такое, вообще-то, началось уже и у нас. Я, по-моему, рассказывал где-то о легком способе прожить весело и безбедно. Прийти в больницу, сказать, что головой ударился, получить бумажку о том, что мозги не сотряслись. Потом, через пару часов, явиться в другую больницу и
Потом подать в суд на первую больницу, тряся и размахивая ее первой же, безобидной бумажкой.
Появились особые гады-консультанты из медиков, которые всему этому учат. Вроде меня, прямо сейчас.
Одна, помню, совершенно спятила: ее отпустили живой и непоруганной, а она захотела судиться с дежурным урологом: почему он, мол, не проводил ее через больничный двор к автобусной остановке.
Все это дело готовилось зародиться и чуть не зародилось совсем, как при всамделишном порочном зачатии, году в 1987. Тогда объявили близость Реформы Здравоохранения. И, восхищенную слюну разметывая, говорили: если вы сломали ногу на улице, вам больничный не оплатят, но вы зато сумеете подать в суд на жилконтору, которая не посыпала тротуар соленым песочком.
Я все думаю, что вышло бы, реализуйся задуманное. Кто-то еще, видно, задумался, почесал репу. Представил виктимизацию в национальных масштабах и с коммунально-бытовой спецификой, да если добавить еще извечное, некрасовское правдоискательство - ой, ой!
В итоге что-то зреет, но как-то бродит уже, не очень удается.
Правда, недавно заасфальтировали кусочек улицы близ моего дома поверьте, что я бы меньше удивился, явись ко мне английская королева. Но это же черные себе подъезд облегчали, которые магазин купили. Теперь не стыдно и в иномарке показаться, с пузом-то расстегнутым.
Транквилизатор
Короткая история, моментальный снимок. Snapshot, как говорят в народе.
В годы работы в поликлинике самым приятным обстоятельством было расположение моего кабинета. Он находился напротив сортира. Никакого сорокоманства - я просто курил там. И все там курили, и всем приходилось бегать, а мне всех делов-то - единожды шагнуть мимо очереди якобы по важному делу, и курить.
И вот (оборот этот уже надоел, но все же), и вот я однажды вошел туда совершенно представительный, в белом халате, со строгим лицом. У подоконника содрогался человек в ушанке. На подоконнике стояла початая бутылка портвейна.
Увидев меня, человек осклабился.
– Доктор невропатолог вышел покурить, - отметил он не без надменной приветливости.
– Что это?
– указал я на бутылку вместо ответа. Я был строг.
– Это?
– Он посмотрел на портвейн.
– Транквилизатор.
Я сдвинул брови. Он вынул из-за пазухи справку, в которой было написано, что ему недавно удалили легкое, и удалили неспроста.
Я раскрыл рот, чтобы сказать что-нибудь душеспасительное
Запомнилось почему-то.
Визит дамы
Удивительными делами хворают люди - иногда.
Мелкое воспоминание с потолка.
Пришла ко мне однажды на прием, в поликлинику, одна женщина лет полста. Крупная, со смиренным лицом, довольно безропотная.
Села и хрюкает.
Это у нее была такая болезнь. Она пришла, чтобы я ее спас - но это я так решил, а на самом деле я понятия не имею, зачем она пришла. У нее была карточка толщиной в роман "Идиотъ".
Ее спасала профессура, бывшая для меня надменным скоплением иронических звезд. И академики там тоже сияли. На эту тему в чудовищной карточке было много потертых выписок, написанных убористым почерком.
Не спасли.
Она смотрела на меня и продолжала равнодушно хрюкать с интервалом в тридцать секунд.
Я присмотрелся и решил вдруг, что это ей даже немного идет.
Я не смеюсь над этой гостьей моего беспомощного кабинета. Скорее, расписываюсь в бессилии.
Выписал ей феназепам, отпустил. Покорно взяла рецепт, пошла, хрюкнула на пороге.
Правильно я оттуда уволился - что мне там делать? Когда такие трагедии.
Один и без оружия
Работая в больнице, я не только пакостничал, но и проявлял принципиальный героизм. Я, можно сказать, под самые пули шел.
Однажды в приемный покой забрела одна особа, о которой не могу сказать решительно ничего определенного - разве что физиономия у нее была сильно побитая, а так не запомнилась.
Вполне нормальная была, нельзя не признать. Но - может быть, именно за это - ее кто-то побил, из близкого и нестерпимого окружения. Поэтому я выставил ей диагноз: сотрясение. И забыл. А особа не забыла. Она, видно, поставила на своей жизни крест: пошла и написала заявление в милицию. И бумажку мою показала.
Через пару дней, ночью, в очередное дежурство, мне позвонили.
– Але, - сказал я.
В трубке пошуршали, а потом заговорили излишне зловещим голосом:
– Ну, что? Сколько ты хочешь, чтобы снять диагноз?
Как будто у них что-то было. Ну, рублей двадцать, может, и было.
Спросонок я заволновался: что? что?
– Диагноз, - тихо сказала трубка, но так и не уточнила, чей именно.
Однако я уже разобрался в ситуации и направил собеседницу на хутор для ловли лепидоптер.
С тех пор мне звонили в каждое дежурство.
– Козззел, - шипела трубка.
– Сука такая, блядь.
Я нервничал и гордился собой. Я проверил себя на прочность и знал, что не продамся ни за какие посулы. Выходя из больничного корпуса, я оглядывался и пригибался. Я прикрывался воротником от вероятной гранаты.
А мог бы обратиться к своему клиническому опыту и понять, что все будет хорошо! Через месяц все закончилось. На том конце трубки в силу безудержной нетрезвости все чаще и чаще отвлекались на более важные дела.