Кузница Тьмы
Шрифт:
– Нет, он очень осторожен.
– Уверена. Но он спит как убитый.
Грип вдруг словно стал ниже ростом.
– Мы потеряли лошадь на реке. Чуть не утонули оба. Миледи, он еще не знает, но письмо в оловянной трубке не прочесть. Чернила смылись и растеклись, ничего не сделать. Но печать на пергаменте уцелела и она, вполне очевидно, из вашего имения.
– Сакуль, полагаю, - задумчиво сказала Хиш Тулла.
– Он Корлас по крови?
– Так мы поняли, миледи.
– И предназначен Цитадели?
– Для попечения
– Дети, - сказала Хиш, - успели повзрослеть.
Грип промолчал.
Они лишь мимолетно встречались взглядами, но Хиш уловила в глазах Грипа что-то странное - краткие вспышки, едва заметные намеки на... что?
– Миледи, мальчик настаивал, чтобы мы первым делом нашли вас.
– Я так и поняла.
– Хотя я охотнее пошел бы к своему господину.
– Но не пошли.
– Он из знати, миледи. Моя обязанность - охранять его в пути. Он смелый, этот малыш, не жаловался на перенесенные тяготы. Но оплакивал умирающих коней.
Она метнула ему очередной испытующий взгляд и улыбнулась.
– Как и сын Нимандера много лет тому назад. Ваш конь, помните? Сломал переднюю ногу, верно?
– Тому мальчишке не следовало посылать коня в столь резкий скачок, миледи.
– Ценой оказалась жизнь скакуна.
Грип отвел глаза, пожал плечами.
– Его имя Орфанталь.
– Неприятное имя, - заметила она. И нахмурилась, вновь замечая странное выражение лица Грипа.
– Вы хотите что-то сказать?
– Миледи?
– Я никогда не гневалась на вас. К чему стеснение? Говорите прямо.
Он опустил глаза.
– Простите, миледи, но... Я рад снова вас видеть.
У нее сдавило горло. Хиш чуть не протянула руки, чтобы показать: его чувство ей вовсе не противно, она испытывает то же самое... Однако что-то ей помешало. Вместо этого она сказала: - Нога, похоже, готова под вами подломиться. Я настаиваю на вызове лекаря.
– Уже заживает, миледи.
– Упрямый старикан.
– Времени мало, если мы действительно хотим их застать.
– Разве вы не видите, что я готова? Ладно, давайте донесем неприятные новости вашему господину и как можно смелее выдержим ярость Андариста по поводу нашего военного вторжения. Тем временем мальчик отдохнет здесь.
Грип кивнул.
– Полагаю, это было невезение, не попытка убийства. Мальчик мало что значит для кого бы то ни было.
– Кроме бродившей по дорогам смерти. Нежеланное дитя как символ нежеланного раздора в государстве. Лучше бы придумать ему иное имя. Идемте, пора ехать к вратам Цитадели.
Галар Барес ослеп, но ощущал присутствие Хенаральда рядом. Темнота в Палате Ночи была жгуче-холодной и странно густой, почти удушающей. Он пялился, ничего не видя, и слышал тяжкие вздохи владыки Хастов.
А через миг прозвучал женский голос, так близко, что Галар Барес ожидал ощутить ее дыхание на щеке.
– Возлюбленный Первенец,
Аномандер ответил, хотя Галар не сумел понять, откуда доносится голос: - Мать, если мы лишь твои дети, то потребности наши просты.
– Но удовлетворить их непросто, - возразила она.
– Неужели ясность не добродетель?
– Будешь говорить о добродетели, Первенец? Пол под твоими ногами вполне прочен, можешь ему доверять.
– Пока не поскользнусь, Мать.
– Думаешь, этот клинок уменьшит сомнения? Или тебе поможет мое благословение?
– Едва клинок скользнет в ножны, Мать, я получу двойное благо.
Мать Тьма замолчала на миг, потом сказала: - Владыка Хаст, что вы думаете о добродетелях?
– Я знаю многие, - отвечал Хенаральд, - но, боюсь, мысли мои незначительнее псов, что кусают коней за ноги, получая в ответ лишь удары копытами.
– Но ваши псы-мысли... быстры и увертливы?
Хенаральд крякнул, но Галар не смог понять, было ли это знаком одобрения.
– Мать Тьма, могу ли я предположить здесь, что лучшие добродетели - те, что расцветают незримо?
– Мой Первый Сын, увы, ходит не по садам. По твердому камню.
– Но все ждут стука его сапог, Мать Тьма.
– Именно.
Аномандер раздраженно зашипел.
– Если ты нашла новые силы, Мать, я желаю знать. Покажи или хотя бы намекни. Это твое правление, и как пустота жаждет заполниться, так все мы ожидаем исполнения веры.
– Могу лишь отступить под твоим напором, Первенец. Чем лучше понимаю дар Темноты, тем сильнее осознаю необходимость ограничения. Риск, думаю я сегодня, в сковывании того, чего нельзя сковать, в привязке к месту того, чему должно блуждать. Да, мера всякой цивилизации состоит в окончании скитаний; но при этом оканчивается и неизменность грядущего.
– Если ничто не меняется, Мать, надежда должна умереть.
– Владыка Хастов, вы назовете мир добродетелью?
Галар ощутил, как старик неловко зашевелился рядом. Наверное, меч в руках уже стал слишком тяжелым.
– Мой мир - всегда мир утомления, Мать Тьма.
– Ответ старца, - сказала она без насмешки или презрения.
– Я стар, - сказал Хенаральд.
– Тогда нам нужно счесть утомление добродетелью?
– Ах, простите дерзость старику, Мать Тьма. Утомление - не добродетель. Утомление - неудача.
– Даже если она привела к миру?
– Вопрос для молодых, - сказал Хенаральд скрипуче.
– Однажды, старец Хенаральд, вы снова станете ребенком.
– Тогда и спросите снова, Мать Тьма. Когда придет время. И я дам простые ответы, коих вы так ждете, из простой жизни ребенка, в которой вопросы уплывают, а эхо требовательных голосов затихает вдали. Спросите дитя и, возможно, оно благословит вас во имя непонятного мира.
– Первый Сын, - сказала Мать Тьма, - война пришла в Куральд Галайн.