Квадрат 2543
Шрифт:
Мать решительно взяла находку в руки и швырнула в груду мусора, приготовленного к сожжению.
Зависть набрала силу. Она была многогранна и глубока. Ей удалось научиться звенеть комаром и греметь фанфарами, проникать мягко, нежно и врываться стремительно, нагло. Она любовалась спектром своих проявлений, становясь в любви к себе ещё уверенней и стойче. Эксперименты не утомляли, а наоборот, придавали жизненной силы, ибо, жизнь есть движение, а новый опыт расширяет любые возможности.
Просторы для опыта были бесконечно широки. Люди, такие разные: слабые, грязные, глупые; те, что поумнее, поопытней, чище;
«Они всегда рядом, ровесники духом. Они переплетаются опытом, готовы, способны любить, но предпочитают ненавидеть и лишь рассуждать о добродетелях. Какой подарок судьбы! Как много интересного можно сделать! Благодарю за щедрость, Великая, Многогранная, Вечная!» Зависть была мудрой и просветлённой. Она знала, кто она есть. Её не пугала своя суть. Она радовалась жизни, выжив и закалившись в огне борьбы против себя. Целеустремлённо выполняя свой долг, она была преданна Высшему.
Пройдя все испытания и унижения, вытерпев клевету и забвение, свистящая, всепроникающая, призванная толкать вперёд одних, тормозить других и просто жить, как Всё, вырвалась из тисков на свободу, понимая, что и этому тоже когда-нибудь будет конец.
Елена Степановна была по меркам социалистической морали вполне положительным человеком. Тридцать лет проработав на одном предприятии в одной должности, она утверждала, что постоянство – признак мастерства. Однообразна и предсказуема, общительна, в меру трудолюбива и исполнительна, постарев, неожиданно поняла, что многое упустила. Оглядываясь вокруг, анализируя успехи других, решила, что ей просто не повезло в жизни, и, не имея других возможностей воздействовать на окружающий мир, решила ему отомстить за свои неудачи.
Кемеровы раздражали своей самодостаточностью. Неприятны были и другие счастливые люди, но эти были рядом и мозолили глаза. Глядя на соседний дачный участок, Елена Степановна говорила мужу:
– Во! Опять выставили ж.! Любуйся на них! Глаза бы мои на них не смотрели! Целыми днями торчат! Приезжаешь на дачу отдохнуть, природой любоваться, а здесь эти!
Лаура Сергеевна на своём участке с трудом разогнула уставшую спину и повернулась к соседям, обозревая плоды своего труда.
– Здравствуйте, Лаура Сергеевна! Всё трудитесь! Отдохнули бы, погуляли по лесу! Грибы пошли, черники полно.
– Здравствуйте. Знаю-знаю про грибы. Витюша каждое утро, ни свет – ни заря, в лес убегает, по корзине приносит: только успевай обрабатывать!
– Во!
Уже тихо, сквозь улыбающуюся гримасу, соседка комментировала:
– И здесь успевают! Когда?! На всё здоровья хватает! Лошади, а не люди. Везде хотят успеть. Жадность вперёд их родилась.
Здоровье у Елены Степановны было не важное, как, впрочем, у основной массы людей с её образом жизни. Зрение село ещё в молодости, печень и почки всё время давали о себе знать. Вспыльчивый, работящий муж радовал мало – не любила она его, или не умела любить. Дочь вышла замуж и оторвалась от родителей, уехала за мужем на север. Что-то хотелось сделать в этой жизни, что-то ещё изменить, успеть, но порывы желаний разбивались об отсутствие здоровья и понимания происходящего. Оставалось скользить по накатанной.
Низкое вечернее солнце придавало выразительности каждой травинке, каждому листочку, значимости –
Любители жанра самодеятельной песни считали обделёнными тех, кто не отрывался от собственных огородов и строительства домов вплоть до наступления темноты. Заведённые, не желающие останавливать процесс творчества своего материального мира, неугомонные труженики со своей стороны относились к певунам, как к бездельникам.
Утончённые почитатели творческих энергий, излучаемых при формировании звуков человеческими органами для этого предназначенными, натренировали за годы упражнений в этом способе жить свои физиологические и психические инструменты, отвечающие за выход в состояние единения с чем-то более высоким и мудрым. Однако, возвращаясь в реальность, в процессе извлечения себя из иллюзорного пространства душевного комфорта опустошали резервуары, питающие их связь с пластом успешного бытия в суетном мире. Амплитуду переходных процессов держать под силу не всем.
Тёплые, глубокие глаза, наполненные светом и грустью, беспомощно, подвешено, оторвано от жизни, излучали тепло в никуда. В этом разряженном, несобранном поле Елена Степановна ощущала себя вполне комфортно. Среди самозабвенно поющих выпускниц технических ВУЗов образца начала семидесятых годов присутствовали личности, имеющие склонность к мистицизму. Они особенно привлекали своей по-казно-таинственной целостностью. Сойдясь поближе с одной представительной комплекции дамой, умея, если надо, прикинуться своей, Леночка познакомилась с древними способами причинять добро, не подозревая о собственной озлобленности и жестокости.
Потревоженная змея выползла из малины и направилась к лесу.
– Господи! Мама, в какой гадюшник мы забрались! По другим направлениям участки не распределяли? Нельзя было ещё где-нибудь построить дачу?
– Здесь леса богатые, воздух целебный. Да и построились уже, что теперь-то рассуждать?
– Комарьё, мошкара, змеи, тётки чудные толпами бегают. Странное местечко. Да и вообще, здесь в воздухе висит что-то.
– Что?
– Бог его знает. Жутковатое что-то.
– Не выдумывай. Леса всегда для городского жителя таинственны. Тайное неизвестностью пугает. Вот и всё.
– Мне кажется, что от нас этот лес хочет что-то.
Лаура Сергеевна посмотрела на дочь встревожено. Она и сама чувствовала нечто, но предпочитала не концентрироваться на непонятном.
– Знаешь, мама, вечерами, когда ложимся спать, я чувствую, что за мной наблюдают. Страшно. Порой мне кажется, что я схожу с ума.
– С ума сходят по одному, а у меня похожие симптомы. Становится трудно управлять собой, а еще и за ребёнка ответственность висит.