Квадрат 2543
Шрифт:
– Кот-то ей, кот-то зачем? Детка, ты объясни мне, что происходит-то здесь? Ты-то кто, милая? Красавица такая, такая вся ухоженная да нарядная, что ты здесь в лесу рядом с моей Евдокией делаешь? Объясни мне, старой, а то в мои шестьдесят голова уже соображает плохо.
Сау сочувственно посмотрела на потерявшую упругость кожу цыганки и заметила:
– Мне, вообще-то, тоже шестьдесят, уважаемая! А голова соображает плохо не от возраста, а от нежелания соображать. Простите за дерзость.
– Что ты! Что ты, милая! Сколько угодно! Только поподробнее, пожалуйста, о возрасте и желании соображать.
Неподдельная любознательность новой знакомой подкупила уважающую революционные перевороты устроительницу новой жизни своего мира. Красивая, кареглазая, безупречно, со вкусом одетая,
Глава 16
– Тебе не кажется странным, что наиболее требовательны мы именно к ближним? Почему простить глупость проще чужому? Почему ты готов родного человека ненавидеть за его раздражительность, подхватывая эту раздражительность, заражаясь ей, испытывая неудовлетворённость от себя, от него, от всей вселенной. Почему мелочи являются такими значительными? Почему при благополучии внешнем, логическом, внутри интуитивно ты несчастен?
Ольга Викторовна, дочь своих умных родителей, закончившая и школу, и ВУЗ с отличием, приобрела под бдительным оком матери в детстве привычку использовать свой мозг на полную мощность, перегревая его в изысканиях до головной боли. Получив возможность после рождения Мишки не работать некоторое время на государство за очень смешные деньги, которые предлагали инженерии, она с великим облегчением возложила на плечи мужа и отца обязанности по содержанию семьи и стала с тем же усердием, как и ранее, загружать свой мозг в новом для него направлении. Механически, без особого вдохновения выполняя обязанности домохозяйки, она размышляла о вечном.
До обвала информации о строении вселенной в массы оставалось лет десять-пятнадцать. И она, несознательно, тычась в темноте неведения во всех направлениях, ища путь к своему свету, с массой подобных себе, мучительно неравнодушных, создавала желанием знать напряжённость, которая притянет потом захватывающий всё, переворачивающий реальность, поток.
Пока, ощущая себя недостойной и одновременно чувствуя протест этой недостойности, не смиряясь с подсказками совести, Олечка насиловала собственные душу и мозг, пытаясь задействовать в этом процессе Лауру Сергеевну:
– Мама, я чувствую себя старой и мудрой, вечной. И при этом мне плохо. Я как будто несостоятельна в чём-то. Постоянная неудовлетворённость от всего. Радует только Мишка.
– Ну, ты даёшь! Мишка-то как раз, по-моему, самая большая проблема! Его воспитывать надо, заниматься им! Растёт нелюдим, ни с кем не общается, никто ему не нужен! А всё остальное? Если ты мужем довольна, так просто прекрасно! Одета, обута, сыта, муж, ребёнок, родители под боком. Что тебе ещё надо-то? Ты дурь-то из головы выброси! От безделья у тебя это. Работать тебе надо идти. Лето закончится, отправь Мишку в сад, а сама иди работай! Мальчику надо с ровесниками общаться, учиться коммуникабельности, а тебе переключиться с кастрюль на человеческое общение в хорошем коллективе.
– Да. Наверно.
На несколько дней удавалось погрузиться в заботы с головой, но сны и неуправляемые состояния, как магнит снова тянули в сторону детального разбора существующей реальности: «Господи! Почему же, если всё так хорошо, мне так плохо? Что за необоснованная депрессия? Я больна психически что ли? Может, права мама, и надо выбираться из дома в люди? Почему я в этом не уверена?»
Любовь к близким легко сменялась раздражением, потом переходила в обожание и опять приближалась к тому, что больше походило на ненависть. Наблюдая за метаниями собственной души, Олечка научилась отслеживать причинно-следственную связь своих состояний и мелких событий бытового характера. Это вдохновило и на время отодвинуло неудовлетворённость собой. Однако всплеск радости по поводу осознанной победы разума сменился ещё большей печалью от понимания собственной несвободы, связанности внезапными эмоциями и чувствами. Знать, что жизнь строится тобой – не значит
Склонность к самопогружению, чистый воздух, спокойный ритм жизни и преимущественно растительная пища, которую Ольга предпочитала с детства вопреки наставлениям родителей о физической силе, которая у человека, якобы, от животных белков, дали в совокупности интересный результат. Порой, спонтанное спокойствие, являясь передышкой перед прыжком в себя, неожиданно углубляло реальность, проявляя скрытые слои. Как киноплёнка, перед закрытыми глазами в моменты расслабленного отдыха прокручивались неожиданные картины; перед открытыми – случались видения, накладывающиеся собой на привычные объекты. Частыми стали неприятные сюжеты в немом кино, которое регулярно являлось незваным перед сном.
Мрачное, полное боли, человеческих страданий и страстей средневековье появлялось и жило своей жизнью, будто бы ненавязчиво и естественно. Часто виделось некое столпотворение испуганных и любопытных одновременно, по внешнему виду крестьян, среди тёмной массы которых ярким пятном выделялась женщина одетая в белое исподнее платье с непокрытой головой. Её куда-то толкали пугливо, но агрессивно. Ещё являлись картины более позднего времени, по ощущениям – начало сороковых годов двадцатого века. Людей там не было, а были каменные сооружения, похожие на гигантские печи. Тяжёлые чугунные приоткрытые двери печей и остывший недогоревший уголь в них сами по себе опасности, казалось, не представляли, но серые, очевидно заботливо ухоженные, просторные помещения без признаков какого-либо беспорядка излучали зловеще.
Ольга Викторовна чётко понимала неслучайность выплывающих будто из бездны сюжетов, но мысль о своей причастности к ним застревала в сомнениях и неуверенности, не находя своего логического завершения, понимания.
Анализировать мрак было неприятно, и женщине, не мудрой ещё и не опытной, удавалось переключиться на светлую, ясную современность, привнося с собой в неё, однако, осадок недодуманного с привкусом давящего, похожего на трусость состояния.
Среди по большей части бесплодных пока размышлений регулярно наведывались идеи о Всевидящих и Всезнающих мудрецах, наблюдающих земную жизнь из невидимого обычному человеку мира. Олечке казалось порой, что её выращивают, как овощ в теплице, хотя это никак не вязалось с её приступами сопричастности возрастом к Вечности. Рой противоречивых соображений выбрасывал на поверхность уверенность в существующих подсказках Высших, которые только нужно уметь рассмотреть. Одним из закодированных по её мнению знаков, которым пытаются акцентировать внимание прибывающих на Земле, были имена, дающиеся от рождения родителями, вроде бы самостоятельно принявшими решение о наречении младенца. Помимо того, что все Вани, Пети, Оли и так далее, были все чем-то объединены, кроме написания и звучания имени, для конкретного индивидуума люди с какой-либо зашифрованной одной информацией, как символом, в собственном названии магически притягивают в жизнь некое подобие, аналогию чему-то очень личному. Так в её жизнь подруги Иры привносили неорганизованность, Тани предательство, Кати нечто новое, почти революционное событийно, Юли умели удивлять положительными переменами в характере, а Лены пытались подмять ситуацию под себя. Все Светы почему-то оказывались в итоге взаимоотношений обиженными и удалялись в претензиях. С массой других имён отношения протестировать не удавалось из-за отсутствия нужного количества статистических данных, но и того, что было проанализировано, вполне хватило для чёткого вывода: если человек представляется конкретным именем, то он обозначает интимный оттенок ваших с ним взаимоотношений.
Муж Иван был на жизненном пути единственным человеком с этим именем, и мужчиной единственным тоже. Вспомнилось, что по его наблюдениям годовалой давности, к которым тогда не удалось отнестись с должным вниманием и уважением, все Юры были «чудными, с заскоками», а Александры приносили в жизнь возможность зарабатывать деньги. С опасением, насторожившись, Ольга Викторовна допускала себя в размышления о символизме собственного имени и о протестах сына относительно названия «Миша».