Квадрат для покойников

Арно Сергей Игоревич

– Дэньги есть! Вот!! Такой красывый женщин. Вай! Сколько?!

– Ах ты, Ссусик мой ненаглядный!.. Сколько у тебя там?..

Банный Ссусик захрапел и перевернулся на живот.

Ключи оказались в замке сейфа. Труп потянул за ручку, дверца медленно открылась. Он ухмыльнулся во мраке и запустил руку в сейф. Все нащупанное на обеих полках он переложил в сумку и прикрыл дверцу. Путь к выходу оказался сложнее то ли из-за того, что деньги уже были с ним, то ли из-за того, что поскорее хотелось домой. Он второпях наскочил бедром на угол стола, ушибся и нашумел. К счастью, сон Ссусика был безмятежен.

Труп тихонько вышел в коридор, прикрыл дверь и заспешил вниз по лестнице, на волю.

Дальнейшим его действиям припятствий никто не чинил, поэтому, прокравшись в подвал и перебравшись через хламные завалы, он,

наконец, оказался на воздухе. Дождь перестал, темень была неимоверная. Электронные часы показывали 4.12.

Сняв с руки презервативы, он не бросил их тут же в темноту, а положил улики в карман и с чувством выполненного долга заспешил домой. К себе он возвращался тем же проверенным путем – через чердак.

Добравшись домой и уже улегшись в постель, прежде чем заснуть, Труп подумал, что сегодняшнее дело было хоть не очень прибыльным и не очень гладким, но уж точно бездоказным. Скорее всего, Ссусик выдаст получку взятками, шума поднимать не станет.

Глава 3

Механизм переноса начинает свою работу после расстабилизации индикатора покупателя и кассира. Вначале механизм совершает холостой ход…"

За стеной что-то обрушилось, стукнуло, по коридору прогрохотали шаги, хлопнула дверь…

– У-у, гад! Гад проклятый!! Всю рожу расцарапаю! Мужлан! Животное!!

Владимир Иванович отложил руководство по эксплуатации "Машины контрольно-кассовой АИТ-2", встал с софы и выглянул в коридор. Из соседней двери торчала голова Валентина со следами недавнего насилия на лице: волосы всклокочены, по щеке размазана то ли кровь, то ли помада.

– Здравствуйте, Владимир Иванович, – улыбнулась голова и тут же исчезла, дверь закрылась.

– У-у, козел! – выругался Владимир Иванович, в сердцах хлопнув дверью и вновь направляясь к софе.

Но читать он больше не стал, а лежал, глядя на протечку в потолке, и грустил неизвестно о чем, в задумчивости тихонько напевая тюремную матерную песню.

Изнурившись в безделии и проголодавшись изрядно, Владимир Иванович поднялся с продавленной софы и двинулся в кухню.

В кухне, закинув ногу на ногу, сидел печальный Валентин и курил сигарету. Когда Владимир Иванович вошел, Валентин стыдливо поторопился прикрыть выступившие из халата ноги. На него не глядя, Владимир Иванович стал подогревать себе макароны.

– Вчера, знаете, с женщиной познакомился, – заговорил Валентин. – Телка крутая. У нее туфли австрийские вот на таком каблуке, – Валентин стряхнул пепел в масленку. – Прелесть! Как раз такие в последнем каталоге мод…

Владимир Иванович, не слушая, взглянул на Валентина. Синяк под его глазом был тщательно запудрен. Валентин указательным пальчиком кокетливо стряхивал пепел и качал ногой, через дыру в носке вылезал большой палец с ногтем, покрытым алым лаком.

– А она и говорит: "У меня муж уехал, пойдем ко мне". Ну что же, я со всеми бабами спать должен? Правда? Здоровье свое поберечь тоже нужно… Мы к ней, конечно, зашли – раз-другой… сами понимаете. Мы – мужчины – такой уж народ, – Валентин затушил сигаретный бычок в масленке. – А она говорит: "Давай поторапливайся, муж скоро придет". Впопыхах радости мало, но ничего, тоже вкайф…

Валентин закрыл масленку с окурком крышкой, убрал в ящик стола и пошел к двери, плавно покачивая бедрами.

– Да, кстати, на двери объявление, что завтра воду отключат обеих температур… А я, пожалуй, сейчас прогуляться на панель пойду. Люблю в позднее время гулять. Может, бабу какую подклею…

– И надолго воду-то отберут? – спросил Владимир Иванович.

– На неделю. Так что запасайтесь.

– В тот раз тоже на неделю отключить обещали, я всю комнату кастрюлями и тазами заставил – так ничего.

"Нужно не забыть завтра с утра в ведро воды набрать", – подумав это, Владимир Иванович достал из кармана домашних брюк новенький платок, старательно, хоть и не имел насморка, высморкался в него и завязал узлом. "Не забуду".

Наевшись в одиночестве макарон, Владимир Иванович вернулся к себе в комнату и, сев за письменный стол, открыл общую тетрадь. Весь остаток вечера, до ночи, он посвятил своему труду.

Труд, которому Владимир Иванович отдал двадцать лет жизни, сам он называл высокопарно: "Уголовный фольклор". Проще и

яснее говоря, он собирал изустное уголовное творчество: песенки, побасенки, сказки и поговорки, короче говоря, все то, что бытует среди известного контингента, который честно жить не хочет, и с которым определенные силы ведут никому не заметный бой. С годами Владимир Иванович, собирая уголовный фольклор, пришел к убеждению, что уголовщина – это целостная культура, существующая параллельно с нашей, быть может, даже более древняя и устойчивая. Если наша культура осовременивается и под воздействием прогресса видоизменяется, уголовная остается прежней и даже более того – постепенно она переливается из-за решеток в мир вольный. Не секрет, например, что мат зародился именно в исправительных лагерях (тогда еще острогах, каторгах…) Представители уголовной культуры, покидая места исправлений, несли его в мир. Народ с радостью подхватывал и распространял новые названия и имена, они входили во все слои общества, все крепче вливаясь в культуру всего нашего великого народа. Теперь, пожалуй, по всей необъятной стране не сыскать школьника, не знающего, куда вас в случае чего можно послать и прочих имен существительных, при помощи которых и откуда берутся дети. Не только отдельные слова и выражения перекочевали в нашу культуру, но сам уклад жизни и отношения между людьми. На каторге, на зоне каждый являлся личностью, несущей ответственность за собственное выживание, пытался обмануть, обокрасть ближнего в естественной потребности сохранить себя в живых. А все остальные пускай дохнут – черт с ними. Приблизительно то же со временем стало наблюдаться и среди народа вольного. Каждый уже стремился надуть другого, обокрасть, обманугь… Все разрешилось, ко всеобщему удовольствию, октябрьским переворотом. Веками проникавшая и копившаяся в народе уголовная культура нашла, наконец, официальную поддержку и выход. Сначала, как водится, уголовники перерезали всех людей, бывших не уголовного умосложения, а потом организовали из страны одну большую исправительно-трудовую зону. Вот славно-то!

Такой являлась одна из оригинальных гипотез Владимира Ивановича о причинах возникновения социализма на Руси. Имелись и другие теории, но все они так или иначе были связаны с уголовным миром. Но не эти теории занимали его мысли больше всего, они возникали попутно – прежде, конечно, был уголовный фольклор.

Владимир Иванович никогда не водил близких знакомств с уголовниками, он их, как все порядочные люди, избегал. Свои сведения он записал с рассказов бывшего тюремного надзирателя, проживавшего в их квартире. Жил он в комнате, ныне принадлежащей Валентину, и снабжал Владимира Ивановича подробными сведениями на интересующую его тему. К концу жизни в квартире надзиратель свихнулся: оковал свою дверь железом, продырявил в ней глазок и комнату оборудовал под одноместную камеру со всей соответствующей атрибутикой, такой как: нары, умывальник, "параша", решетки на окне… Вероятно, в мозгу его произошло раздвоение чего-то, потому что одну половину дня он представлял себя изолированным от советского общества особо опасным рецидивистом, а другую наоборот – надзирателем, следившим за воображаемым опасным уголовником. Во время заключения он валялся на нарах, курил, горланил тюремные песни и матерился сам с собой. Кормился он, как и полагалось, на тридцать семь копеек и пользовался алюминиевым прибором. В то же время, когда он преображался в надзирателя, то злой и смурной ходил по коридору мимо камеры, по временам заглядывая в глазок, или варил на неделю в ведре похлебку заключенному. Но однажцы случилось несчастье. В момент перевоплощения он забыл закрыть за собой дверь камеры. И особо опасный преступник бежал. Ночью он прокрался по коридору в кухню, привязал к ножке стола Владимира Ивановича простыню, спустился по ней на крышу гаража – и был таков! С тех пор бывшего надзирателя никто не встречал.

Как раз в этот полоумный период жизни надзирателя Владимир Иванович почерпнул от него особенно много песенок, словечек, прибауток… И самое главное, имел возможность наблюдать тюремную жизнь собственными глазами. Но все это было уже в прошлом. С той ночи, когда бывший надзиратель совершил побег, перекрылся канал, по которому Владимир Иванович получал сведения об уголовном быте. Но он не загрустил, а увлекся сбором материала и разработкой технологий, способных пригодиться уголовнику на воле.