Квадрат неба
Шрифт:
– Глаза у тебя позеленели, значит, с тобой всё в порядке, – вслух повторила она свою мысль. – И медсестра мне тоже сказала, что никаких внутренних повреждений и переломов у тебя нет.
– Да, наверно, кому-то очень нужна моя книга, – гордо вскинула острый подбородок Полина.
– Но почему самоубийство? И что всё же он чувствует? – любопытство окончательно победило в Наташе желание уйти. Она взяла стул и присела у края её постели.
– Когда-то я написала повесть, – загадочно начала Полина, – и создала героя… Никакого, он по сюжету и должен был стать никаким, так, эпизод: ни поступков, ни мыслей серьёзных, ни характера, ни порывов… Он ничего не успел сделать и говорил цитатами из прочитанных книг. Но в финале его убивают. И мои читатели – все как
– Но самоубийство – грех. Может быть, неосознанно, но все их осуждают, считают плохими, – попыталась возразить Наташа.
– Не бывает плохих людей, есть только потерянные дети, по дороге жизни свернувшие не туда. Я – такой ребёнок. Когда у человека болит душа, это похоже на зубную боль. Невыносимо! И каждый справляется с ней по-своему. Одни сразу бегут к врачу, то есть ищут утешения и поддержки у своих родных и близких. Другие постоянно глотают обезболивающее: алкоголь, наркотики, работа, любовь, секс, творчество… – всё, что угодно, лишь бы притупить боль. А третьи пытаются вырвать свою душу-зуб сами. Это и есть настоящие самоубийцы. Они ни у кого не просят помощи, их нельзя спасти. Люди умирают, чтобы навсегда остаться в памяти живых. Единственные, кого мы никогда не забудем, – те, кого уже нет рядом. Но мой герой не из их числа. Он – нормальный, просто я не оставила ему другого выхода. Он не умеет проигрывать и по сюжету должен уйти. И на мосту я искала его страх.
– Ты не эмо 4 случайно? – настороженно поинтересовалась Наташа, вспомнив про чёрное её одеяние.
– Нет, – засмеялась Полина в ответ. – Эмо не хотят жить, а я только пишу о смерти. Я слишком люблю жизнь, поэтому и смерть для меня много значит. Если бы мне протянули две руки, и в одной из них была бы вечность в Раю, а в другой – бессмертие здесь, на Земле, я, не задумываясь, выбрала бы вторую. Я люблю себя, людей и нашу планету, а ещё возможность стать на время кем-то другим. Ты когда-нибудь перекрашивала волосы?
4
Эмо – молодежное движение, музыкальный жанр, субкультура, тексты песен и облик представителей часто воспевают смерть и самоубийство.
Наташа невольно коснулась своих длинных золотисто-каштановых волос.
– Нет, никогда.
– Значит, тебя устраивает одна жизнь. А мне одной мало. Брюнеты, например, – мистики, блондинки всегда влюблены, а рыжие – склонны к риску и невероятно удачливы. Они могут спокойно сесть в самолёт, зная наперёд, что он потерпит крушение. Рыжие всегда остаются… Я меняю души, как актриса меняет роли. Вживаюсь в образы, перевоплощаюсь, могу прожить жизни, которые мне недоступны. У меня тысячи лиц. В общем-то, с детства я никогда не была собой, всегда играла в какие-то игры: то Золушкой себя представляла, то Робином Гудом. Так что болезнь моя не лечится, – и Полина снова засмеялась счастливо, заливисто, громко.
Наташа слушала её смех и жалела о том, что у неё никогда не было подруг. Может быть, она упустила что-то важное в жизни? Хотя вряд ли это станет для неё важнее, чем их с Русланом песня, до сих пор блуждающая где-то в телефонных проводах воспоминаний.
– Не говори ничего врачам, – спохватилась она вдруг. – А то упекут…
– В психушку? – дерзко передразнила её Полина. – Не бойся, я умею притвориться нормальной. Скажу, что кошелёк выронила и пыталась достать. А вообще скрывать нечего. Не существует людей, так или иначе не стремящихся к смерти. Сигареты, алкоголь,
– И что ты узнала… когда падала в реку?
– Ничего. Холодно. Свист ветра в ушах. Пустота. Неправда, что вся жизнь проносится перед глазами. На это не хватает времени, оно сжимается до каких-то долей секунды. И ты видишь себя как бы со стороны. Я даже не успела испугаться. Словно все происходило не со мной, а с кем-то другим. Как во сне о бумажных человечках… Но когда я проснулась в больнице и увидела свои руки поверх одеяла, они показались мне такими красивыми и такими родными! А ноги, когда откинула одеяло… я поняла вдруг, как сильно люблю свои блестящие коленки. Я встала с постели – и не почувствовала боли, только лёгкость в движениях, словно плыла или летела по воздуху. Подошла к окну и смотрела, как солнце поднимается над домами. Это было похоже на волшебство. Словно я отсутствовала на Земле много-много лет и вот сейчас вернулась.
– А я никогда не думала о смерти, – вспомнив скользкий уступ моста, уверенно произнесла Наташа. Глядя вниз, она не ощутила ничего, кроме страха сорваться. Ей никогда всерьёз и не верилось в притяжение бездны.
– Тебе ещё рано. Это удел тех, кто неожиданно повзрослел. Был-был ребёнком, а потом в одно прекрасное утро понял, что больше ничего не изменится, и остаётся только ждать, когда всё закончится. И всё, что у тебя есть впереди, – лишь часы, которые нужно пережить. Ожидание – невыносимо, но хуже всего, когда перестаёшь ждать новостей.
– Наверно, я всё ещё жду. Наверно, никогда не перестану, – задумалась Наташа.
– Всё когда-нибудь заканчивается. Иначе жизнь не была бы жизнью, – вздохнула Полина.
Обе замолчали. Наташа снова оглянулась на дверь.
– Меня ещё дня три здесь продержат, придёшь навестить? – спросила её Полина перед тем, как попрощаться, и внезапно погрустнев, добавила: – Возвращайся! Я скажу врачам, что ты – моя сестра, потому что после всего, что случилось, ко мне никто не придёт больше.
– Да, – оглянулась в дверях Наташа, чувствуя, что лжёт.
Порой жизнь сама лжёт за нас, так как нам не хватает смелости сказать: «Нет».
Миновав ворота больницы, Наташа погрузилась в музыку улиц: звенели троллейбусы, гудели машины, пиликали мобильные телефоны, подпевали на разные голоса люди – и всё это сопровождалось легкими гитарными переборами струн из распахнутых окон откуда-то сверху. Музыка была внутри и вокруг неё, наполняя и переполняя усталые мысли. Джаз…
Наташа шла домой и думала о Полине и брате: «Оба они – ненормальные, живут ради шальной мечты, на всё готовы, на любые жертвы во имя неё. Только Полина срывается с моста. А мой брат…». Наташе вдруг вспомнились демонстрации под окнами офиса, которые она боязливо обходила каждое утро. Люди обезумели от рекламы во сне, превратились в зомби. Счастье, мечту, солнце в мыслях им заменили йогурт или плазменный телевизор, и они сметали всё с прилавков, не в силах себя контролировать, выкладывая последние деньги. А ведь кто-то из них когда-то тоже писал стихи, а кто-то хотел поехать в Венецию или в круиз по Волге.
На фоне мечты Полины мечта Сергея вдруг превратилась в безобразную старуху, ведьму, которую впору бы сжечь на костре. Но ещё сильнее заболело внутри при мысли о Руслане, о музыке, о рифме строки, о рассветах на набережной и концертах в старом парке – обо всём, что оставила в маленьком городке на Волге.
«А как быть с моей мечтой?» – вдруг спросила себя Наташа и поняла, что никогда не была так далека от её воплощения.
Вернувшись домой, она отыскала диск, записанный Русланом перед её отъездом в Москву. Нежный перебор струн – и её голос взвился высоко под потолок.