Квадратное время
Шрифт:
Несмотря на все опасения, десяток километров удалось миновать на удивление спокойно. Ни рек, ни болот, вот только справа стылое море приблизилось чуть не вплотную к дороге, резко сужая тем самым свободу маневра, а слева лес постепенно переходил в скальник, сомнительное счастье, случись бежать от патруля. А затем из-за поворота вынырнула странная конструкция: невысокий столбик, на нем желтое «солнышко» диска с черно-белой каймой по краям и желтый фонарь, да уходящий вдаль долгий ряд проволоки, столбиков и роликов.
– Вот же бл…ть, не иначе, станция рядом! – я не смог сдержать мата.
Делать нечего, только воровато оглянуться, да коротким аккуратным прыжком запрыгнуть на гранитную глыбу, покрытую тонким
Поскупись я когда-то на ботинки с подошвой Vibram, скорее всего, история моего побега здесь бы и закончилась. Но высокие технологии 21-го века не подвели, я сумел забраться на хребет – необходимо было понять, сколь велика станция или, иначе говоря, какого размера петлю вокруг нее мне придется заложить в свой маршрут. И убедился в ошибке: под горой, спускавшейся вниз крутым обрывом, простиралась не станция, а тривиальный разъезд, то есть участок двойной железнодорожной колеи.
Однако как он был оборудован! С обеих сторон, у стрелок – ладные двухэтажные домики-башенки с широкими окнами. Вдоль стороны, выходящей на море, и промеж путей отсыпанные песком дорожки и керосиновые фонари на столбах. А еще чуть не два десятка бойцов ГПУ, обстоятельно изучающих снизу, сверху и с боков вагоны товарняка. Отменная бы из меня вышла отбивная, сумей я прошлой ночью забраться в поезд!
Ночевать пришлось среди камней – прыгать по ним в сумерках представлялось особо циничной формой самоубийства. Укрывшись в расщелине, я рискнул развести костер – от берега дул сильный ветер, на западе же простиралось бескрайнее море скал и деревьев без малейших признаков присутствия человека. Запарил в подобранной на железной дороге жестянке сосновой хвои, впервые за три дня попил горячего. Заодно устроил постирушки, ведь уж в чем-чем, а в воде недостатка не ощущалось.
Пока ломал сосновые ветки для оборудования спального места, не удержался, попробовал откусить от мягкой и влажной на вид полоски, тянущейся с места слома между корой и собственно древесиной. И не удержался от восклицания:
– Черт возьми, вкусно-то как!
Такое и в доброе время не грех попробовать в охотку, а уж после нескольких полуголодных дней так вообще за деликатес! [47] Сладко и сочно, плевать, что с изрядной горечью, отдает смолой и вязнет в зубах.
И тут я припомнил булку нативного карельского хлеба, выменянного за керосин у вольняшки из местных, скорее из интереса, чем реальной надобности. Он подкупил меня красивой, поджаристой коркой, но стоило разломить – мякиш натуральным образом высыпался в вовремя подставленную ладонь, так что бросать в рот его пришлось отдельно. На мой удивленный вопрос пожилой карел ответил как само собой разумеющееся:
47
Молодая заболонь сосны (а также березы и многих других деревьев) пригодна для употребления в пищу (особенно весной). До середины 20-го века в Сибири заготавливалась в большом количестве, также значительное место занимала в рационе карелов и якутов.
– Так то от коры, всего четверть хозяйка ложит, – и торопливо зачастил, в опасении, что я откажусь от мены: – Не сумлевайся, паря, добрый хлеб. У нас все так едят. Вот на Лехте-озере всю половину корой кладут! [48]
Ободрав
48
Переработанный фрагмент из романа Евгения Рысса «Шестеро вышли в путь», действие которого происходит в Карелии в 1920-е годы.
49
Как ни странно, мне не удалось найти в мемуарах узников (и беглецов) с Соловков, ББК и окрестных лагерей упоминаний о использовании заболони в еду. Хотя документальных фактов «еде из коры» в Карелии более чем достаточно, начиная от «Калевалы» и заканчивая записками К. Бергштрессера, В. Дашкова, Ф. Ладвинского, и др.
Именно в этот момент, с сытым желудком, в тепле, я окончательно перестал сомневаться в успехе: дойду! Обязательно дойду!
Проснулся с рассветом, прекрасно отдохнувший и полный сил. Допил настой, подкрепился остатками каши. И уже час спустя шагал по изрядно надоевшим рельсам вперед, на север. Скоро попались и очередные путешественники. По полотну навстречу мне неторопливо двигались двое мужиков, один постарше, лет под 50, второй помоложе, лет 20–25. Оба невысокого роста, одеты в невыразимое буро-серое рванье и лапти, лица заросли давно не стрижеными бородами. Весь их багаж состоял из микроскопических узелков. Скрываться в горах от таких колоритных персонажей мне показалось совсем уж лишним.
Подходя, они дружно, чуть не в один голос поздоровались со мной. Я ответил и на всякий случай широко улыбнулся. Наверно, необычность моей мимики придала старшему решительности. Он остановится и спросил:
– Хозяин, а у тя спичек нетути?
Чего-чего, а этого добра я взял с запасом. Незаметно сбросив в кармане с руки петлю кистеня, вытащил уже початый коробок:
– Держите, уважаемый.
Мужик, было, протянул руку, но враз конфузливо отдернул:
– Тако бы и махорочка имейца? Я ж об спичках токмо так, глянуть, каков ты человек есть.
– Увы, – развел я руками. – Понимаете ли, не курю совсем, – и доверительно добавил, так как давно убедился, что в некурящего парня местные не верят наотрез. – Врачи запретили, сказали, и года не протяну, если не брошу немедля.
– Вон оно че, – протянул собеседник, явно пытаясь осознать полученную информацию. – Мы ж ден пять как не курили. Тянет тако, не дай Господи!
– Погодите чуток, – я вовремя вспомнил, что в советской стране курят примерно то же самое, чем я собирался отпугивать собак. – Курить-то, и правда, не курю, а вот приятели иногда балуются.
Сняв рюкзак, залез в боковой карман и выудил заботливо завернутую в промасленную папиросную бумагу пятидесятиграммовую пачку. Отсыпал добрую половину в трясущиеся, покрытые трещинами и мозолями руки. Мужики мгновенно свертели из куска газеты самокрутки, прикурили и, окутавшись клубами удушливого дыма, уселись прямо на оголовок рельса. Я пристроился напротив с вопросом:
– Вы хоть откуда такие будете? Из лагеря поди освободились?
– Та нет жеж, по вольному найму мы, лес валили, – охотно отозвался молодой, рассматривая мою некурящую персону с тем же старанием, что появляется у детей на экскурсии в зоопарк при виде фиолетового языка у жирафа. Вроде давно знакомая по картинкам животина, а взяла и удивила на ровном, можно сказать, месте.