Квадро
Шрифт:
– Утром хуже будет, – насмешливо прошептало сознание до боли знакомым голосом.
Маэстро вздрогнул. Незримо, но ангел все же оставался с ним.
– Ничего, – еще порция алкоголя сверкнула в стакане. – Месяца два, три, и я тебя забуду. И все вернется.
В городе под бетонным небом вечная осень шуршала платьями из опадающих листьев. Теплый сентябрь, дождливый октябрь и первый снег ноября. Городу не нужно лето, весна или зима. Осень самодостаточна.
Ангел сидел на бетонном парапете Моста.
– Простудишься, – автоматически предупредил Маэстро.
– Ты
– Я не справился, – прошептал Маэстро. – Я не справился. Ты оставался со мной, каждую минуту, каждый день и миг. Каждый мой шаг ты шел рядом, на каждый вопрос у тебя был ответ. Ты стал частью меня.
– Ты сам этого хотел.
– Нет! Я Мастер. Я добивался Мастерства годы. Сам! Я хочу вернуть его. Я Мастер Игры, – прошептал Маэстро. – Я играю с людьми, и плата – одиночество. Любой ценой.
Мертворожденный пистолет хищно зыркнул зрачком ствола.
– В лицо, – кивнул ангел. – Чтобы вспоминалась лишь кровавая маска с вывернутыми костями. Не упускаешь ни одной мелочи. Маэстро.
Пистолет оказался слишком тяжелым, состоящим сплошь из ребер и углов.
Выстрел негромкий, не громче хлопушечного.
Ангел отправился в последний полет.
И навсегда остался рядом…
Шаг второй
Он никогда не дарил ей цветы. Он выращивал их для нее. На балконе пятого этажа цвели привычные гвоздики, возле которых так и чудился гортанный акцент Армена Вахтанговича; удостоились отдельного ящика невзрачные колокольчики; высокомерничала орхидея; даже лилиям нашелся аквариум в самом уголке балкона. По ночам они раскрывали робкие лепестки навстречу лунному свету. А в полнолуние, время сумасшедших оборотней и не менее сумасшедших влюбленных распахивалась алая лилия. Серебряный свет ночного солнца насыщал розовые лепестки тягучим пурпуром. Он шутил, что так раскрывается его сердце для Нее. Она улыбалась, и гладила бархат лепестков кончиками пальцев.
– У меня есть мечта, – прошептал Он. – Подняться на крышу.
– Зачем? Там же заперто.
– Я хочу посмотреть на небо чуть поближе.
Подруга позвонила на следующее утро.
– Слушай Серега с четвертого этажа день рождения отмечает. Пойдешь?
– С Ним?
– Да че ты с ним всюду таскаешься? Своей жизни нет? Будь проще!
День рождения разливал вино и водку. На лоджиях курили, в зале танцевали. Она, притихшая, сидела за столом. Как происходящее отличалось от праздников, на которые они ходили с Ним. На пятом этаже все было куда спокойней, без мата, криков, с хорошим вином и негромкими разговорами.
– Утащите именинника проблеваться! – крикнул кто-то.
– Ванна занята, – ответили ему.
Подруга – Маковым цветом пылая, – от танцев, но больше от вина, плюхнулась рядом.
– Че сидим?
Она слабо улыбнулась. Подруга подвинула рюмку с водкой. И зашептала:
– Расслабься. Вон смотри, Костик из соседней квартиры все глаза на тебя проглядел.
Давясь и кашляя, Она проглотила разбавленный спирт.
– Вперед! – скомандовала подруга, и заорала через полквартиры. – Включите медляк!
Мир не без "добрых" людей. Он узнал все. И негромко обронил:
– Это ее выбор. Я его уважаю.
– Я дрянь, – плакала Она. – Какая же я дрянь.
– Успокойся, – утешала Подруга. – Он тоже не лучше. Он тебе звонил? Нет? Значит, ты ему не нужна.
– Я виновата.
– Ну, с кем не бывает. Если Он тебя любит, то простил бы, а раз молчит, значит наплевать. Забудь. Пошли лучше. Погуляем. Я пива купила.
Чмокнули крышки.
– Будь проще. Он не центр мира. Вон и парни на горизонте. Привет.
– Привет девчонки. Я Штырь. Это Григ.
…
– А пойдемте к нам. Мы недалеко живем, на третьем этаже.
Он сидел на балконе в окружении завядших цветов. Разбитые в кровь костяшки – бил кулаками в стену. Невыплаканные слезы тяжелым комом посреди горла. Двадцать раз он поднимал телефонную трубку, и двадцать раз она возвращалась на рычажки.
– Я тебя слишком люблю, – шептал Он давным-давно.
– А значит, никому не отдашь, и никуда не пустишь?
– Наоборот. Если пожелаешь уйти, я не стану догонять.
– Я не уйду.
Больно. Боже всемогущий, как больно отпускать часть себя! Но Он дал слово и сдержит его. Пусть даже придется выть одинокими ночами в подушку, развивать в кровь кулаки и калечить свою душу. Он пообещал ей свободу и дал.
Все!!!
Он поднимался наверх, мимо третьего этажа, на лестничной площадке которого расположилась изрядно выпившая компания.
– О, гляди, франт поднимается. В костюмчике, да при зонтике.
Компания захохотала.
– Это мой, бывший, – небрежно бросила Она.
Штырь глумливо улыбнулся.
– Да какой он мужик, если такую бабу проворонил, – и звучно хлопнул ее пониже спины.
– Он, поди, руки моет не только после туалета, но и до него!
– Гы-гы-гы!
Он ничего не ответил. Шел вверх. Вслед издевательски засвистели. Рядом разлетелась бриллиантовым каскадом пустая бутылка.
– Тля! Какой он мужик, если за свою бабу даже драться не стал?! – проорали снизу. – Сопля! Клоун пиджачный!
Он развернулся.
– За бл… – Он не договорил слово, скривил губы, – бабу не дерутся.
– Че? – взвился Штырь. – Она подзаборка?
– Это ты сказал.
Его били долго. Умело. Вымещая тупую злость, собственное бессилие и слабость. Дурели от крови и безнаказанности и вновь били.
Ногами.
Лежачего.
В лицо.
Смеялись. Отдыхали. Издевательски поднимали, мол "по справедливости", и снова били. Потом прошарились по карманам. И пошли до киоска отметить "победу".
Первым был Штырь. Пьяный Григ поймал ее в ванной. Потом были еще сразу трое вместе со Штырем.