Квантовая ночь
Шрифт:
Хуан велел мне поддерживать с присяжными зрительный контакт. К сожалению, присяжные под номерами четыре (грузная чернокожая женщина) и девять (белый мужчина, безуспешно скрывающий лысину под зачёсом) смотрели в пол. Однако я на короткое время заглядывал в глаза остальным, хотя трое из них отводили взгляд, как только ощущали, что я на них смотрю.
Я повернулся к Санчесу и решительно кивнул:
– Да, именно так. Без малейших сомнений.
– Спасибо вам, профессор Марчук. – Хуан вопросительно взглянул на судью Кавасаки. Он говорил мне, что прямой опрос свидетеля-эксперта
– Мисс Диккерсон, свидетель ваш.
Хуан бросил на меня разочарованный взгляд, потом повернулся и сел на своё место рядом с Девином Беккером, который, как всегда, сидел с кислой миной на худом лице.
Я обеспокоенно поёрзал на стуле. Эту часть мы тоже репетировали, пытаясь предугадать, какими вопросами разразится Белинда Диккерсон в попытке дискредитировать мой микросаккадный метод. Однако, как говорится в знаменитом изречении Мольтке-старшего, «ни один план не переживает встречи с противником».
Диккерсон было сорок восемь лет; это была высокая грациозная женщина с удлинённым бледным лицом и чёрными волосами – если бы древко стоящего у стены флага Джорджии сломалось, она запросто могла бы его заменить.
– Мистер Марчук, – сказала она голосом куда более зычным, чем можно было ожидать от женщины её комплекции, – мы все немало услышали о вашей профессиональной квалификации во время вашего опроса моим оппонентом.
Это не было похоже на вопрос, так что я ничего не сказал. Вероятно, она ожидала, что я пробормочу что-то из скромности (и в обычной ситуации я бы, пожалуй, так и сделал), но здесь, в зале суда, в этом горячем сухом воздухе – не говоря уж о надоедливой мухе, с жужжанием летающей вокруг лампы у меня над головой, – я просто кивнул, и она продолжила:
– Степени, диссертации, клинические сертификаты, академические назначения.
И снова не вопрос. Вообще-то я беспокоился насчёт перекрёстного опроса и сейчас немного расслабился. По моим регалиям она может топтаться со всем своим адвокатским удовольствием – я там ничего не преувеличил.
– Но сейчас, сэр, – продолжала Диккерсон, – я бы хотела коснуться той части вашего прошлого, которой мистер Санчес внимания не уделил.
Я посмотрел на Хуана, чья голова по-птичьи повернулась к присяжным, а затем так же моментально снова вернулась ко мне.
– Хорошо, – сказал я.
– Откуда происходит ваша семья?
– Я родился в Калгари, Альберта.
– Да, да. Но ваша семья, ваши предки – откуда они?
Мне, как и любому человеку, уже задавали такой вопрос, и я обычно отвечал шуткой того сорта, который поймёт только человек из университетской среды. «Мои предки, – обычно отвечал я, – происходят из ущелья Олдувай». Я взглянул на присяжных, потом на кислое выражение на морщинистом лице судьи Кавасаки. Никакого смысла
– Вы про мою этническую принадлежность? Я украинец.
– То есть ваша мать украинка, верно?
– Да. Ну, украино-канадка.
Она сделала рукой пренебрежительный жест, словно я пытался замутить воду бессмысленным крючкотворством.
– А ваш дед со стороны матери – он тоже украинец?
– Да.
– Когда ваш дед эмигрировал в Канаду?
– В 1950-х. Точной даты я не знаю.
– Но до этого он жил на Украине, верно?
– Вообще-то я думаю, что последним местом в Европе, где он жил, была Польша.
Диккерсон оглянулась, чтобы посмотреть на судью. Она вскинула брови, будто бы удивляясь моему ответу.
– Где именно в Польше он жил?
Мне потребовалась секунда или две, чтобы вспомнить название, и я вряд ли верно его произнёс.
– Гденска.
– Которая находится где?
Я нахмурился.
– Как я и сказал, в Польше.
– Да, да. Но где именно в Польше? Поблизости от чего?
– Это к северу от Варшавы, я так думаю.
– Полагаю, так и есть, но нет ли поблизости какого-нибудь… какого-нибудь места, скажем так, исторической важности?
Хуан Санчес встаёт; его челюсть выпирает даже больше, чем обычно.
– Возражение, ваша честь. Этот урок географии не имеет ни малейшего отношения к делу.
– Отклоняется, – ответил Кавасаки. – Но вы испытываете моё терпение, мисс Диккерсон.
Она, вероятно, восприняла это как разрешение задать наводящий вопрос.
– Мистер Марчук, сэр, давайте я спрошу напрямую: не расположена ли эта самая деревня, Гденска, всего в десяти милях от Собибора?
То, что она последовательно отказывалась обращаться ко мне «профессор» или «доктор», было, разумеется, попыткой уменьшить мой авторитет в глазах присяжных.
– Я не знаю, – ответил я. – Не имею понятия.
– Хорошо, ладно. Но она поблизости от Собибора, не так ли? Всего несколько минут на машине, верно?
– Я правда не знаю.
– Или на поезде? – Она делает едва заметную паузу, чтобы подчеркнуть предыдущую реплику, а затем: – Чем занимался ваш дед во время Второй мировой войны?
– Я не знаю.
– В самом деле не знаете?
Я почувствовал, как мои брови непроизвольно ползут вверх.
– Нет.
– Это меня удивляет, сэр. Это очень меня удивляет.
– Почему?
– Вообще-то вам нельзя задавать вопросов, сэр; здесь всё по-другому устроено. Значит, вы, находясь под присягой, утверждаете, что не знаете, чем отец вашей матери занимался во время Второй мировой войны?
– Именно так, – ответил я, безмерно озадаченный. – Я не знаю.
Диккерсон обернулась к присяжным и всплеснула руками, словно говоря «я давала ему шанс». Затем она подошла к своему столу, и молодая помощница передала ей лист бумаги.
– Ваша честь, я хотела бы приобщить к делу эту заверенную нотариусом копию статьи из «Виннипег Фри пресс» за двадцать третье марта 2001 года.