Квартира номер сто

Потапчук Людмила

– Да? – сказала Таня с явным облегчением и погладила фантиковую коробку указательным пальцем. – Ну давай, пошли.

И они пошли к дому Полькиной прабабушки, который был еще и домом Зазубриной.

Жила Таня на пятом этаже. На лестничной клетке, где была ее квартира, пахло чем-то кислым. Таня остановилась перед дверью, два раза судорожно вздохнула, обняла покрепче коробку с фантиками и нажала на кнопку звонка.

И дверь открылась.

– Ой! – сказала Полька. – Здравствуйте, тетя Галя!

Потому что в дверном проеме стояла

самая настоящая тетя Галя.

Тетя Галя работала у них в школе уборщицей. По-настоящему она была Галина Ивановна, и звать ее полагалось именно так, но все ее звали тетей Галей. Она входила в класс на переменах, терла пол некрасивой шваброй, издающей отчаянный запах хлорки, и говорила скрипучим, как дверь, голосом: «Вот сейчас будет свеженько, вот микробов-то вам поубиваю, вот и чисто будет». Она останавливала девочек (почему-то всегда только девочек!), бегающих по школьным коридорам, и ласково выговаривала: «Вот упадешь, расшибешься, что ж так носиться-то!» Она носила синий халат и черные галоши.

Она и сейчас была в халате, только в оранжевом.

– Ох ты ж, – сказала тетя Галя.

– А вы мама Тани? – спросила Полька, хотя это было очевидно. – Вы, пожалуйста, не ругайте ее за платье, она нечаянно его порвала. Пожалуйста, не ругайте!

Тетя Галя перевела взгляд на Танин подол.

– Елки зеленые, – сказала тетя Галя. – Это чего?

– Она правда нечаянно, – заверила Полька и для верности соврала: – Я сама видела!

Таня молчала, и тетя Галя молчала, и Польке вдруг стало как-то не по себе, словно она дернула дверь туалета и обнаружила, что он не пуст. Как-то все было не так. Полька уже собиралась потихоньку попятиться и сбежать, но тут тетя Галя заулыбалась.

– Ну порвала и порвала, что ж теперь-то, – махнула она рукой на Таню. – Назад-то не склеишь. Заходите, доченьки мои дорогие.

Она так и сказала – «доченьки».

Польке хотелось уйти, но в то же время было жутко интересно, как живут Таня и тетя Галя. И она прошла вслед за ними на кухню.

В кухне было тоже все как-то не так. Пока тетя Галя ставила чайник, а Таня бегала прятать коробку (которой тетя Галя как-то не заметила), Полька все пыталась понять, что именно не так. И поняла.

Кухня была совсем голая. Ни тебе шкафчиков, где прячутся всякие крупы-сахара и чашки-тарелки, ни пуфиков, ни стульев – ничего. Только один скучный серовато-белый навесной шкаф без дверцы, в котором одиноко стояла открытая коробка с овсяными хлопьями, и еще стол на четырех ножках и две крашеные табуретки. На столе – тарелки, тоже две, и одна щербатая чашка с полустертыми волком и зайцем из старого мультика, и стеклянная банка с ложками-вилками. На плите – чайник и кастрюля.

И самое главное – на подоконнике был огнетушитель.

– А вот сюда, детка, – показала тетя Галя на табуретку, и Полька неуверенно села. На другую залезла с ногами Таня, а тетя Галя прислонилась спиной к стене.

Полька пила желтенький и сладкий-пресладкий

чай (сахарницу тетя Галя принесла из комнаты и сама насыпала Польке три ложки сахара), слушала неинтересный тети-Галин рассказ о том, что квартира у них дырявая, вот изо всех углов и дует, а потом спросила:

– А огнетушитель зачем?

Таня хихикнула.

– Ой, деточка, – махнула на нее рукой тетя Галя. – Да ты что. Да это ж сифон!

Потом обе, и мать, и дочь, с азартом объясняли ей, как это удобно: захотелось газировочки – и вот тебе, налил вот сюда, эту штучку прикрутил, потряс – и вот, пожалуйста, и в магазин не надо, кто ж знает, чего они туда намешают, в магазинную. Польке торжественно напузырили в стакан (принесенный из комнаты) газированной воды, в которую добавили три ложки окаменевшего варенья (принесенного из комнаты). Полька, уже напившаяся чаю, вежливо вливала в себя самую, кажется, невкусную на белом свете газировку и думала: как это так получается, что у нее, Польки, дома на кухне куча всяких веселых штук – и микроволновка, и хлебопечка, и мультиварка, и даже лапшерезка, – а сифон она видит впервые.

Допив, Полька сказала, что ей пора домой, потому что она не сказала маме, куда пойдет.

– Ох ты ж, – вскинулась тетя Галя. – Давай беги, доченька моя дорогая. Мамка-то, небось, голову намылит.

Полька ничего не поняла про голову, но действительно побежала домой.

Дома уже были мама с папой. Мама сказала, что пора обедать, и послала Польку мыть руки.

– Что это за девочка была с тобой? – спросила мама за обедом. – Я что-то ее не знаю.

– А это Таня, – сказала Полька, махнув рукой, совсем как тетя Галя. – Из прабабушкиного дома. Ее обидели, и она плакала, и я позвала ее к нам.

– А, ну-ну, – сказал папа.

– И я ей подарила свои фантики, – небрежно бросила Полька.

– Да ты что! – удивился папа. – Все?

– Ну и глупо, – с неожиданным раздражением сказала мама.

И тут Польке стало жалко фантики по-настоящему.

Таню Зазубрину она снова увидела в сентябре – та пришла в Полькину школу, в первый класс. Полька поздоровалась с ней на перемене, но Таня не ответила. Встречаясь с Полькой в школьных коридорах, она упорно делала вид, что никакой Польки не знает. Польке это было, скорее, странно, чем обидно. Слишком уж чудная и чужая была эта Таня, чтобы на нее обижаться.

За несколько школьных лет Зазубрина выросла выше Польки – и казалась взрослее Польки. Она была яркой, резкой и красивой, но как-то неправильно, нехорошо красивой. Носила в ушах огромные сережки кольцами и огрызалась на замечания учителей. Красила длинные ногти красным лаком, который вечно облуплялся. Подводила глаза к самым вискам. Красила волосы в самые дикие цвета. На свою маму, тетю Галю, в школе реагировала так же, как и на Польку, – будто ее нет.

А тетя Галя за эти несколько лет как будто и не изменилась. Как и ее швабра, халат и галоши.