Квартирантка с двумя детьми (сборник)
Шрифт:
– Аркаша, мы ж договаривались, – в голосе очкастого послышались досада и раздражение. – После записи выпьем.
– Для Аркаши, Рудик, пэть и пить – синонимы!
– Майк, чего он так понтуется? – спросил тихо Витя. Михаил пожал плечами:
– Одессит.
Человек в очках, которого, как оказалось, звали Рудик, быстро успокоился и продолжил:
– Вы играете, но не клеится. И тут входит Аркаша… Нужно придумать небольшой диалог. Он говорит типа того, что: а вот давайте я вам покажу, как надо. И вы даёте стране угля… Аркаша, что ты будешь исполнять первым номером?
Аркаша вроде как призадумался, но через мгновение
– А мы в Лэнингрэде? Я тэк понимаю? Нэ ошибаюсь?
– Не ошибаетесь, – хмыкнул Андрей.
– Тэк сам бох велэл пэт про Лэнингрэд! Вот эту… – Стал постукивать ногой по сцене, отбивая ритм, и запел уже без всякого одесского выговора, но на мотив, напоминающий «Мурку» или что-то из её разряда: – Над моим городом луна сегодня светит…
Музыканты попытались подобрать мелодию.
– Давайте блатное спрячем, – остановившись, сказал Жора. – Пусть это будет такой усталый марш. – И сыграл пару тактов.
– Я не против, – сказал Рудик. – А ты как, Аркаша?
– Можно попробовать. Будэт капля блата и вэдро лирыки!
Сыграли один куплет – кое-что получилось.
– Так, а теперь репризу, – руководил Рудик. – Ну, диалог.
Тут пришлось поломать голову…
– А у вас есть враги? – спросил Аркаша музыкантов.
– В смысле?
– Враги, конкурэнты?
– Да нет…
– «Земляне», – вспомнил барабанщик. – Они у нас песню украли и поют теперь на концертах своих.
– А вам это нэ нравится?
– Ну да…
Аркаша стал быстро ходить по сцене, соображая. Качал висящую руку.
– Давайте тэк… Вы играете, и тут прихожу я. Ты, – кивнул на Жору, – говоришь: кто нам мешает? Я говорю: Я – Аркаша Северный. Здэсь рэпетирует всемирно известный ансамбль «Земляне»? А ты говоришь: нет, мы «Россияне». Я говорю: о, вас-то я и ищу. И мы – бахаем. А, как?
Жора флегматично пожал плечами:
– Ну давайте… Только я скажу: мы не «Земляне», мы одна восьмая часть – мы «Россияне».
– Так дажэ лучше! Погнали!
Но ни с первого, ни со второго раза этот диалог записать не получилось. То скрип якобы двери – для этого гнули микрофон – был слишком сильный, то Жора сбивался, то Аркаша. Наконец звуковик остался доволен, и зазвучал усталый марш, потом густой, с хрипотцой баритон:
Над моим городом луна сегодня светит,Видны, как днём, ладони старых площадей.И я иду, меня никто, никто не встретит,А лунный свет заставил вспомнить вновь о ней.Луна Исакий будто вновь позолотила,В волшебном свете разведённые мосты.Прошли года, пускай она меня забыла,Но этот город – совершенство красоты.– Прох-ходочку! – крикнул Аркаша, и пианист, будто они заранее договорились, выдал пронизывающее душу соло.
В сиянье золота на Аничковом кони,Блистает золотом Суворов над Невой,И как живые, стали юноши Фальконе,А тень Фальконе будто следует за мной…После этой песни дело пошло живее. Аркаша в общих словах
– Включай, Серый!.. Перенесёмся в Москву. Песня про печаль.
Ночь тьмой окуталаБульвары и парки Москвы,А из СокольниковПьяненький тащишься ты.Денег нет. Мыслей нет.Машины уносятся вдаль.И, как всегда, со мнойПьяненькая печаль…Пьяненькая печа-аль,Пьяненькая печа-аль…– А теперь очень грустная песня про несчастных, но коварных женщин, которых немало в наших больших городах… «Бомжихи».
Эх, у вокзала шляются бомжихи,Жаждущие выпить и поспать,Голосом охрипшим очень тихоПредлагают время скоротать…– А слэдующей пэсней, – Аркаша вновь переходил на одесский говорок, – хочу вспомнить своего парижского друга Алешу Димитриевича. Поехали, «Рэссияне»!
А я милого узнаю а по походке,Он носит, носит брюки галифэ,А шляпу он носит он панаму,Ботиночки он носит а нариман.А шляпу он носит он панаму,Ботиночки он носит нариман…– Песня о конце гражданской войны!
Четвертые сутки пылают станицы,Потеет дождями донская земля.Не падайте духом, поручик Голицын,Корнет Оболенский, налейте вина.А где-то лишь рядом проносятся тройки,Увы, не понять нам загадочных лет, —по лицу Аркаши скользнуло замешательство, словно он забыл слова, но вступил со следующей строкой вовремя:
Не падайте духом, поручик Голицын,Корнет Оболенский, налейте вина.Когда песня закончилась, мужчина в очках заметил:
– Так и не хочешь комиссаров вставлять. А такой ведь образ: «А в комнатах наших сидят комиссары, и девочек наших ведут в кабинет».
– Не лежит душа, Рудик. Но вот не лежит, и все. Не могу про комиссаров петь.
– А так не в рифму получается.
– Шо ж… Следующая песня…
Раза три Аркаша успевал нырять под трибуну. Прихватывал с собой и пианиста.
– Олег, – хлопал его по плечу, – ты отлично чувствуешь мой стиль. Специально учился?
– Да я в «Кронверке» играл.
– О, хорошая школа! Продолжаем?.. А теперь песня про пагубную зависимость под названием «Анаша»…
Опьянение Аркаши, которое проявилось в том, что голос его стал напоминать покрикивания алкашей у павильона, совпало с окончанием плёнки.