Квартирный вопрос
Шрифт:
Мартынов безразлично пожал плечами.
– Хотела бы, давно сбежала.
– И она спокойно тебе всё отдала?
– У неё выбора не было, Жень. Не думаю, что Руслан очень обрадовался бы, узнай, как она его надула. У них сейчас новая жизнь, мнимо-благополучная, у него новые хозяева, и предстать перед ними одураченным собственной бабой... Вот и выходит так, что спустя два года всё шито-крыто. И даже завод никому уже не нужен, хоть даром забирай.
Глеб крепко сжал меня, а потом расслабился и потянулся.
– Так что, на море мы поедем?
– Поедем, - шепнула я, продолжая думать о своём.
– А в Москву?
– И в Москву.
Глеб потёр ладонью мою шею, потом взъерошил волосы.
– А если придётся переехать в Москву?
– спросил он.
Я уткнулась носом в его грудь.
– Значит, переедем.
Он поцеловал меня в висок. Потом позвал:
– Жень.
– Что?
– Ты замуж за меня пойдёшь? После таких ужасов?
– передразнил он меня.
Я глаза закрыла, и обняла его.
– Я подумаю.
Мартынов стоял перед открытым холодильником и с хмурым видом разглядывал его содержимое. Потом достал йогурт и покрутил его в руке.
– Это завтрак?
Я прошла мимо и провела ладонью по его спине, а затем поинтересовалась сладким голосом:
– Ты проголодался, милый?
– Вообще-то да. Жень, а где пироги, хоть булочка какая-нибудь... Где хоть какая-то еда?
– Сейчас я что-нибудь приготовлю.
Он холодильник захлопнул.
– Здорово. Вот только интересно, из чего?
– Если бы было из чего готовить, разве было бы также интересно?
Я достала из холодильника пакет кефира, два яйца, из шкафа банку с мукой, и улыбнулась, заметив, что Мартынов хмуриться перестал. Подошёл и поцеловал меня в щёку. Правда, мысль свою решил развить:
– Всё-таки это ненормально. Слышишь, Жень?
– Что именно?
– переспросила я, оглянувшись на него через плечо и не переставая помешивать тесто для блинов.
– У меня такое чувство, что ты вообще есть перестала.
– Почему? Я просто не готовлю.
– Я пожала плечами.
– Не для кого.
– А раньше для кого готовила?
– А раньше, Глеб, я,
– А-а, - протянул Мартынов, ухмыльнувшись.
– Вот именно. Но в последние полгода меня даже готовка не успокаивала, а если смысла нет, то зачем это делать? Чтобы есть и толстеть?
– И ты решила не есть и худеть?
Я разозлилась.
– Отстань от меня. Лучше сок сделай.
Он шлёпнул меня ладонью пониже спины и занялся соковыжималкой.
Это был первый день нашей новой жизни. Пока непривычной и из-за этого ещё более чудесной, как мне казалось. Я сидела напротив Глеба за столом, слушала его, отвечала на вопросы о поездке в Европу, Мартынов время от времени оглядывался на картины, развешанные на дальней стене, а я не спорила, когда он подкладывал мне на тарелку очередной блинчик. Решила сегодня ему приятное сделать и ела всё, не вспоминая о диете.
После завтрака я заметила, что Глеб уже несколько минут стоит у балконной двери, отдёрнув лёгкую штору, и смотрит на заснеженную крышу. Он выглядел задумчивым, а потом повернулся и сказал:
– Ты о поездке подумай.
– На море?
– уточнила я.
Он кивнул. Я руки полотенцем вытерла и осторожно поинтересовалась:
– Ты устал?
– Просто уехать хочу, хоть ненадолго. Как только можно будет...
– Так и поедем, - подхватила я.
– Я всё сделаю, ты не волнуйся.
– Подошла к нему, взяла под руку и тоже на крышу посмотрела.
– Ты туда смотришь и вспоминаешь лето.
– Может быть.
– Ты пять лет не был на море, - вспомнила я.
– Я пять лет не был в отпуске, это хуже.
Я приподнялась на цыпочках и поцеловала его в подбородок, потом обняла за шею.
– Глеб, - позвала я.
Он невыразительно угукнул, а я снова его поцеловала.
– Я тебя люблю.
Я не ждала, что Глеб мне ответит, а уж тем более, не надеялась услышать ответное признание. Думала, что он просто улыбнётся или по привычке отделается шуткой, но Мартынов был непривычно серьёзен, продолжал смотреть в окно, на небо, и вдруг сказал:
– Сейчас снег пойдёт.
Я тоже посмотрела за окно, но почти тут же отвернулась и спрятала лицо у него на груди. Глеб обнял меня двумя руками и пристроил подбородок у меня на макушке. Я щекой к его груди прижималась и чувствовала себя довольной и счастливой. Когда же зазвонил телефон, даже ногой от досады топнула. Глеб руки разжал, а я посмотрела с сожалением.