Квазимодо
Шрифт:
Дальше кулинарная песнь Василия никогда не продвигалась, подобно дефектной кинопленке, постоянно застревая на троекратно произнесенном «это». Возможно, обрыв кадра объяснялся тем, что в этом месте Василий постоянно хватался за стакан, а потом ему немедленно хорошело и было уже не до песен. Или, наоборот, он пытался протолкнуть стаканом застрявшие в глотке слова, и — нет, не получалось. Может, и слов-то таких не было в языке? Вернее, в языках, числом шесть, на которых Василий был в состоянии относительно свободно изъясняться. Бог весть… И хотя именовал он красных адмиралов совершенно непотребным названием «барабулька», от этого они выходили не менее вкусными.
Да… А потом и вовсе никого не стало — ни адмиралов,
А когда засветлело утро за мишкиной спиной, заворочалось серым облачным комом над крутым яффским холмом, прогромыхало ранним мусоровозом по влажному асфальту набережной — тут и Мишка начал собираться. Сложил снасти, взвесил на руке пакет с уловом: а что?.. неплохо… кило на три потянет… встал, потянулся, потопал затекшими ногами. Жить можно.
Уже сделав несколько шагов, обернулся. Пес стоял на напряженных ногах, остро насторожив уши, глядел пристально, ждал. «Ну что с тобой поделаешь? — вздохнул Мишка. — Пошли уже, ладно.» И двинул дальше, не оглядываясь. Одного приглашения хватит. Поймет — черт с ним, знать судьба такая… а не поймет — тем более черт с ним. Собаки им только не хватало… За спиной — деликатное цоканье когтей по асфальту. Мишка неожиданно для себя расплылся в улыбке: понял… умный, бродяга! А коли умный, так и сам быстро уразумеет, что за типов он себе в хозяева выбрал. Долго не продержится. А скорее всего, Васька его сразу выпрет. С таким кошачьим именем, как у него, собак не жалуют.
Пес
Собака — это вам не кошка, чтобы силком навязываться, в дом лезть, упрашивать, у ног тереться. Собаке подобная беспардонность не к лицу. Если бы алкаш его не позвал, то пес бы и звука не проронил, остался бы в порту или отправился бы в какое другое место, искать другого человека. Хотя, конечно, чувство было бы обломное. Сами посудите: всю ночь пасти этого типа, охранять его, ловить каждый взгляд, каждой шерстинкой на хвосте доказывать на что ты способен, а в итоге что? Ничего. Все старания — коту под хвост. Гуляй, псина, дальше, сама по себе, нам твоя служба нафиг не нужна.
А пес и гулял бы. Без проблем, за милую душу. Ему ничьих одолжений не надо. Пока не старый и силенок еще хватает — и жратву добыть, и от врагов отбиться, и на сучку какую заскочить при случае. Одна беда — гадские зеленые фургоны с клетками, да подлые охотники на собак с ихними ядами, сачками и ружьями, да страшные питомники, пахнущие собачьей бедой. Когда бы не это, пес вполне прожил бы и один. Хотя, конечно, плохо одному. Так уж природа устроила, что у каждой собаки должен быть свой человек. Лучше всего, чтобы один и тот же — на всю собачью жизнь. Но это уже роскошь, об этом пес уже давно не мечтал. Найти бы кого-нибудь хоть на время, передохнуть, прийти в себя.
В третий раз ему из питомника не сбежать, это уж точно. И так повезло, можно сказать, неимоверно. Ведь как вышло: суббота его спасла, конец недели. А привезли бы сразу после поимки, в среду — пиши пропало. Еще бы! Главный-то из питомника его тут же признал. Обрадовался. «А, — говорит. — Это тот самый, что сбежал перед самым усыплением. Он
Жратву ихнюю пес есть не стал, на всякий случай. Еще подмешают чего… И миску с водой опрокинул, отодвинул подальше от решетки, чтобы рукой не дотянулись. И лег, как в отрубе, глаза закатил — что, мол, бояться эдакого доходягу? На всякий случай придуривался, хотя и знал, что чепуха это все. Тамошние люди — тертые калачи, их такими шутками не проведешь. Только вот надо же такому случиться — снова ему повезло. Субботний служитель не то заболел, не то еще что… короче, прислал щенка своего, подростка несмышленного. Дошел парень до песьей клетки, видит — лежит собака, помирает от жажды, белки выкатила, язык на плече, хрипит на последнем издыхании. Надо бы воды налить бедняге, а до миски не дотянуться — откатилась далеко, в самый угол. Ну и приоткрыл дверцу, добрая душа…
Приоткрыть-то приоткрыл, а вот закрыть не успел. Потому что размазанный по земле полутруп вдруг превратился в рычащий тридцатикилограммовый комок мышц, подскочил, разросся на полнеба, ударил грудью, опрокинул, вырвался из клетки, ураганом пронесся по оцепеневшему двору, налетел на запертые железные ворота — те застонали ржавым жалобным звоном, но устояли. Пес попробовал еще раз и не стал упорствовать — через двор уже бежал сторож, прикладываясь к ружью, пытаясь поймать на мушку… бах!.. бах!.. только какое там! Поди поймай бешеную оскаленную шаровую молнию, мечущуюся по двору, срезая неимоверные углы, ища выхода. Бах!.. Нет, уж лучше отступить в будку, от греха подальше. И сторож пятится в будку, спотыкаясь и выставив перед собою бесполезное ружье, но страшный комок, пометавшись, похоже, выбрал определенную цель, и эта цель — он, сторож! Рычащая пенящаяся пасть летит на него, сверкая клыками. В ужасе падает человек в будку, падает навзничь, закрывая лицо. Но псу нет до него дела. Мощным прыжком вскакивает он на стол, разворачивается бешеной юлой, загребая скатерть и разметав по углам жалкие людские игрушки — газеты, графин с водой, чайник, радиотейп… и — вот она, свобода — распахнутое наружу окно! Прощайте, убийцы! Я еще побегаю! И не надо меня усыплять, нет, спасибо, бессонницей не страдаю… я, когда надо, и сам поспать смогу…
И сразу — в порт, отдохнуть, напиться воды из фонтана, поживиться ресторанными отбросами. Вообще говоря, в порту было опаснее всего — именно там пса дважды отлавливали зеленые фургоны… но не в выходной. В выходной фургоны не ездят. Пес лег в тени за мусорным баком и стал думать, что делать дальше. В том, что надо что-то менять, не было никаких сомнений. На такое сумасшедшее везение больше рассчитывать не приходилось. Сколько раз ему повезло в этот заход? Не отвезли сразу — это во-первых. Продержали лишнюю ночь в фургоне, душном, грязном, пропахшем смертным собачьим потом, набитом полумертвыми от страха, голода и жажды собратьями по несчастью. Почему? Лень было везти или нашлись у людей неотложные дела, поважнее нескольких собачьих шкур? Кто его знает…
А там и конец недели подоспел — это два. Три — это что служитель не пришел. Четыре — что мальчишка пожалел, открыл, дурачок, клетку. Дальше, пять — что сторож лохом оказался, сдрейфил, три раза стрелял — не попал, да еще и дверь в будку сам распахнул. Ну и наконец, шесть — окно. Шесть раз подряд! Это ж подумать страшно! Так много на одну бездомную собаку… Нет, братец, другого такого счастья тебе не видать, как своих мохнатых ушей. Следующая твоя встреча с зеленым фургоном будет последней, это точно. Может, и до питомника не довезут, пристрелят прямо на месте. Эти-то, из фургона, стрелять умеют, не то что субботний сторож…