Квинканкс. Том 2
Шрифт:
— Теперь ты работаешь на меня, ясно? Если Гарри или Роджер, или любой другой лакей велит тебе сделать что-то, ты отвечаешь, что не ихнее это дело тебе приказывать. Все понятно?
Я кивнул.
— Но если мистер Такаберри или мистер Ассиндер отдает тебе какое-то распоряжение, ты выполняешь его беспрекословно, как если бы оно поступило от меня.
Я снова кивнул, а потом спросил:
— А какое мне положено жалованье?
Боб удивленно взглянул на меня, а потом недобро рассмеялся.
— Да ты малый не промах. За битье баклуш денег не платят. Коли впряжешься в
Внезапно он кинул мне тряпку, черную и липкую.
— Для начала займись вот этим — посмотрим, как ты справишься.
Он указал на кучу обуви и горшок с ваксой — и я стал у буфета и принялся со всем усердием чистить башмаки и туфли.
Боб повесил фартук на гвоздь с внутренней стороны двери, надел куртку, уселся на низкий стул подле меня и удобно положил ноги на выдвижную доску рядом с моим локтем.
— Теперь слушай внимательно, — начал он. — Когда ты в первый раз делаешь что-нибудь неправильно или вовсе не делаешь, что я велел, ты получаешь по уху. В следующий раз ты получаешь хорошую взбучку. А на третий раз вылетаешь с места, и я ручаюсь, ты уберешься отсюда, размазывая сопли по щекам, поскольку будешь весь в синяках, которые тебе наставит на добрую память дядюшка Боб.
Из поместительного кармана куртки он вытащил кисет и короткую трубку и принялся задумчиво набивать последнюю табаком.
— Запомни: я «мистер Боб». Не «Боб». И когда ты разговариваешь с другими слугами, я по-прежнему «мистер Боб».
Внезапно одна его нога резко дернулась в сторону и двинула меня под ребра.
— Все ясно?
— Да, мистер Боб, — задыхаясь, проговорил я.
— Надо, чтоб ты с самого начала понял свое положение. Ты никогда раньше не работал в услужении, но это неважно, поскольку тебе не придется делать ничего, кроме того, что я скажу. Твое место здесь, под лестницей, и ты никогда не поднимаешься наверх без моего разрешения. Ты поднимаешься только вместе со мной, когда я прибираюсь в комнатах по утрам и гашу светильники и свечи на ночь. Коли тебя застукают наверху, когда у тебя нет там никаких дел — а я сильно сомневаюсь, что ты когда-нибудь получишь право находиться там без меня, — отправишься прямиком в каталажку. Вот и все.
— Каковы остальные правила?
Он подался вперед, словно собираясь встать.
— Что ты сказал?
— Каковы остальные правила, мистер Боб? — торопливо повторил я.
Он снова откинулся на спинку.
— Так-то лучше. Со временем узнаешь. Покамест тебе нужно запомнить только одно правило. И оно гласит: «Делай, что мистер Боб приказы…»
Тут он осекся на полуслове, ибо в комнатушку вошел тучный мужчина средних лет, с хмурым лицом и красными сеточками прожилок на щеках, изобличавшими в нем любителя бренди. Он был в зеленом сюртуке, белых панталонах, клетчатом желто-черном жилете и тонком белом шарфе.
Боб вскочил на ноги и поспешно засунул в карман трубку, которую все еще держал в сложенной чашечкой ладони.
— Ты чистишь обувь, Эдвард? — осведомился мужчина.
— Да,
— Не отвлекайся от дела, — рявкнул мне мистер Такаберри, когда я обернулся взглянуть на него, продолжая усердно орудовать тряпкой. — Вчера вечером в стеклянном голубом графине оставалось полпинты хереса — и мне хотелось бы знать, куда он делся.
— О нет, мистер Такаберри, при всем уважении к вам там оставалось на два пальца, не больше.
— Я не намерен спорить с тобой, Эдвард. Я просто хочу предупредить тебя в последний раз…
— Прошу прощения, мистер Такаберри, — почтительно прервал его Боб. — Позвольте мне отослать мальчишку.
Мужчина кивнул, и Боб повернулся ко мне.
— Дик, ступай в судомойню, помоги Бесси чистить кастрюли.
Застигнутый врасплох, я не сразу двинулся с места.
— Он что, слабоумный?
— Простите меня, мистер Такаберри, — извиняющимся тоном сказал Боб, а потом отвесил мне крепкую затрещину и гаркнул: — Оглох, что ли?
Я, пошатываясь, вышел в коридор и, пройдя по нему немного дальше, оказался в темном смрадном подвале, который, очевидно, и являлся судомойней. Кроме запаха сырости и вони сальных свечей, в нос мне ударил еще какой-то едкий запах. Теперь я разглядел в углу маленькое сгорбленное существо, которое стояло у раковины и драило огромный медный котел.
— Вы Бесси? — спросил я. — Я новый подручный мистера Боба.
Не глядя на меня, она кивком указала на груду громадных кастрюль, высившуюся рядом с раковиной. Теперь я увидел, что она примерно моего возраста, но тело у нее скособоченное, а лицо такое худое, что она походит на древнюю старуху. Высоким пронзительным голосом она сказала:
— Второй стол. Живо.
— Я Джонни, — представился я, беря кастрюлю. — Это мое настоящее имя, хотя здесь меня кличут Диком.
Девушка не произнесла ни слова, даже головы не повернула. Я смотрел, как она натирает смесью тонкого песка и каустической соды (которая и являлась источником едкого запаха) внутренние стенки каждой кастрюли, а потом драит жесткой щеткой. Я увидел, что руки у нее красные, с потрескавшейся — местами до крови — кожей и покрыты волдырями.
Взявшись за дело, я обнаружил, что сода больно обжигает руки. Я был далеко не так проворен и ловок, как девушка, но хотя она трудилась усердно и без передышек, нам потребовалось почти три часа непрерывной работы, чтобы отчистить котлы и кастрюли, отскоблить со сковород остатки подгорелой пищи, а потом до зеркального блеска натереть все песком и лимоном, используя соду для самых грязных.
Время от времени в судомойню неторопливо заходил Боб и по нескольку минут стоял, наблюдая за мной, а два или три раза с другой стороны подвала появлялась свирепого вида краснолицая женщина — насколько я понял, кухарка — и подгоняла нас, осыпая бранью и сопровождая свои слова тычками и подзатыльниками.
К одиннадцати часам я еле стоял на ногах, и мои руки горели от боли, но мы наконец покончили с кастрюлями. Я заметил, что рубашка и штаны у меня перепачканы грязью. Тут снова вошел Боб и бросил мне что-то.