Кыся 3: Кыся в Америке
Шрифт:
– Где они опустятся в Нью-Йорке? Они знают наш адрес в Квинсе? Они ничего не напутают? – привязывался я к Ларри и тыкал в сторону летчиков лапой. – Не получится, как говорят у нас в России: "ждали с моря на корабле, а мы выехали из п…ы на лыжах"?! А, Ларри?
В восторге от старой и дурацкой русской пословицы, которую я унаследовал от Водилы, Ларри кивнул в сторону летчиков и ответил мне так:
– Ты грандиозный парень, Кыся! Но и эти ребята тоже неплохо знают свое дело. Мы и не полетим в Квинс! По указанию Президента мэр Нью-Йорка Роберто Джулиани будет встречать нас между Сорок второй
Нет, подумал я, пока есть возможность, нужно хоть немного снять стрессовое состояние… Иначе у меня просто сердце не выдержит!
– А валерьянки у тебя нет, Ларри? – спросил я.
– Может быть, что-то похожее в аптечке и есть, но… Кыся! Побойся Бога! Валерьянка – напиток слабонервных дамочек. Ты же Мужик больше, чем ктолибо! Пей виски с содовой!
– Черт с тобой, Ларри! – согласился я. – Налей вот сюда в блюдечко и слегка разбавь простой водой. Содовую я не пью…
Три наших вертолета – один Президентский с гербом США на борту и два "Пентагоновских" – зависли над комплексом зданий Организации Объединенных наций, и одно из них, самое высоченное, как объяснил мне Ларри Браун, торчало совсем рядом с нами!
А все остальные – и Совет безопасности, и Библиотека ООН, да и Генеральная Ассамблея – лежали где-то далеко-далеко внизу и казались игрушечными.
Сбоку протекала река Ист-Ривер, вроде нашей Невы, а на другой стороне Ист-Ривера уже начинался Квинс. Это мне тоже показал, конечно, Ларри Браун, тыкая носом в иллюминатор и не спуская меня с рук, потому что действие виски "Олд Феллоу", наверное, уже прошло, и меня снова начал бить нервный колошмат.
И это несмотря на то, что мы с Ларри уже раза три-четыре прикладывались к его "бурбону"…
Наши летчики немного поговорили с землей, немного с "пентагоновцами", и те стали снижаться на специализированные вертолетные площадки внутри самого Комплекса ООН.
Мы же, в отличие от них, совсем немножко пролетели вперед и стали плавно опускаться на аккуратную зеленую полянку перед самым-самым Дворцом Генеральной Ассамблеи.
Причем, нужно отдать должное этой, казалось бы, небольшой полянке, – с каждой секундой она становилась все больше и больше и наконец превратилась в огромную зеленую площадь, окаймленную невысоким строгим кустарником, бело-оранжевыми лентами полицейского ограждения и уймой Нью-Йоркскотуристского народа.
А на самой полянище сбоку стояли невероятно длинные, карикатурные автомобили-лимузины, опять репортеры со всеми видами камер, и отдельно ото всех, максимально приближенные к месту посадки нашего вертолета – группа Людей, в которой я, как ни всматривался, не мог никого узнать – ни Шуры, ни Рут, ни Тимурчика…
– Моих никого нет! – яростно рявкнул я и тут же понес летчиков по пням и кочкам:
– Я так и знал,
Но наши моторы уже были выключены, над нами еще вхолостую по инерции крутился и посвистывал винт, и…
и в этот момент в кучке Людей, направляющихся к нашему вертолету, я узнал мэра Нью-Йорка мистера Роберто Джулиани! Которого видел всего один раз в жизни, да и то мельком, во время празднования ирландского Дня Святого Патрика!..
Он шел к вертолету и вел за руку небольшого Человечка. А потом этот Человечек вырвал свою руку из руки мэра Нью-Йорка и помчался вперед! Вот тут я сообразил, что это Тим Истлейк!!!
Тим мчался ко мне, раскинув руки в стороны, и что-то кричал на весь Манхеттен, но мы не слышали ЧТО, мы только ВИДЕЛИ его крик!
Я вырвался из могучих лап Ларри Брауна, на ходу лизнул его в ухо, чтобы он не обиделся, и рванулся к открывшимся дверям вертолета.
Как сказала бы Киевско-Мюнхенская Кошка Циля, "об подождать трап – не могло быть и речи!". Я вылетел на поляну навстречу Тимурчику, напрочь забыл о своем весе и прыгнул на этого ставшего мне ужасно близким мальчишку. Естественно, я тут же опрокинул его на землю и, облизывая всю его мордочку, лихорадочно зашептал ему в ухо:
– А Шура?.. Где Шура?! Шура где?!! Тимурчик! Где Шура?..
– Ну, ты даешь, Кыся! – тиская меня и подозрительно принюхиваясь ко мне, сказал Тимур. – Где это ты так надрался?!
– В вертолете, в вертолете!.. Я стресс снимал! Где Шура, я тебя спрашиваю?!
– Разуй глаза, пьяная морда! – по-русски сказал мне Тимур. – Вон они с мамой идут… Ой, что у нас тут творится!.. Моя мама так "запала" на твоего Шуру, что…
Дальше я уже ничего не слышал… И ничего не видел. Только Шуру.
Он шел рядом с Рут в тех же самых темно-зеленых вельветовых брюках, которые мы еще с ним покупали на нашей районной барахолке у станции метро "Академическая". Он был в той же самой теплой спортивной куртке, подаренной ему его Варшавским другом и собутыльником польским журналистом Сташеком…
На Шуре не было ничего американского. Я увидел его таким, каким я оставил его в своей памяти навсегда. Он был только чуть бледнее обычного.
Я сполз с Тимура и не поскакал навстречу Шуре, а пошел… Я шел к нему уже так давно и так долго, что на всякие подскоки и прыжки, а уж тем более на стремительный бег, у меня просто не было сил. И торопиться мне было уже некуда.
Шура попытался было рвануться ко мне, но Рут мягко придержала его, и он просто медленно опустился передо мной на корточки. Я подошел.
Мы посмотрели друг другу в глаза, оба не сказали ни слова, и я тупо и неловко полез на него, цепляясь когтями за ветхую польскую курточку.
Я вскарабкался к нему на грудь, намертво обхватил передними лапами его за шею, а задними вцепился в него так, что оторвать меня от Шуры можно было бы только лишь по частям и с применением серьезных технических средств. Вместе со мной Шура встал во весь рост. Я почувствовал его запах, который снился мне столько месяцев. Услышал, как бьется его сердце… Ощутил тепло его рук и, уже совершенно не соображая, что я делаю, поднял голову в синее НьюЙоркское небо и завыл!!!