«Л» – значит люди (Сборник)
Шрифт:
Особенно меня потряс какой-то несчастный школьный учитель, потрясающе реальный и невыносимо несчастный. Он считал, что все окружающее – лишь чей-то гнусный эксперимент и весь мир вокруг – некая модель реального, счастливого мира, крошечный кристаллик, помещенный под микроскоп. Он кричал о летающих тарелках, которые являются объективами микроскопов, о том, что жить надо достойно и радостно. Конечно же, его никто не слушал. Когда я сообразил, что бедного учителя вот-вот убьют собственные ученики, я зажмурился и перескочил на десяток лет вперед.
Ничего не изменилось!
Жадно
Город вокруг стал настоящим донельзя, я его даже узнал – и содрогнулся. Рефлексирующие интеллигенты мужественно брали в руки автоматы Калашникова и палили по цепочкам солдат, по несущимся в небе призракам, по вылезающим из земли исполинским зверям. Все было тускло, серо, гнило, омерзительно – и при этом словно бы правдиво. Мне захотелось лечь на грязную мостовую и помереть. Из ступора меня вывел очередной малыш с горящими глазами, который попросил у меня машину времени – покататься. Стало страшно, и я дал по газам, провожаемый возгласами ребенка о том, как он во мне ошибся и насколько плохи большинство взрослых.
Не знаю, сколько я несся вдоль этих миров, – я закрыл глаза. Порой звучали атомные взрывы, изредка грохотали звездолеты, иногда знакомо трещали автоматы. Я ни на что не смотрел. В душе было пусто и тихо, ничего в ней не осталось, это будущее высосало меня до последней капли, заставило поверить в себя – и отшвырнуло, словно использованную зубочистку.
Потом стало тихо. Земля исчезла вообще. Я несся среди космоса, вокруг тихо угасали звезды и сворачивались в клубки туманности. Редкие звездолеты были чудовищно огромны, но необратимо разрушены. Потом Вселенная начала сворачиваться в точку, и я положил руку на клавишу стартера.
Надо было возвращаться.
Но единственное, что меня еще держало, – это взгляд Януса Полуэктовича и слова Корнеева. Где-то там, далеко позади, в настоящем и солнечном мире, остались друзья и коллеги, остался НИИЧАВО и Соловец, Наина Киевна и Хома Брут, даже Амвросий Амбруазович Выбегалло…
А вокруг было Ничто. Вселенная сжалась в точку – над которой парила моя машина времени. Секунду – или миллион лет, ибо времени уже не стало, а спидометр зашкалило, она дрожала в сингулярности. Это было так тоскливо, что я закричал. Не помню уже, что я сказал, кажется, что-то очень известное и избитое. Но Вселенная стала вновь расширяться.
Звезды фейерверком пронеслись сквозь меня и превратили Ничто в небо. Гирлянды созвездий и паутина туманностей на мгновение воссияли вокруг, но тут вспыхнуло солнце, и под ногами вспухла Земля. Вокруг замелькали какие-то волосатые кроманьонцы, люди в тогах, рыцари в броне, алхимики над ретортами. Я дождался, пока мир приобрел привычные очертания, и остановился.
Все было реально.
Люди – может быть, чуть поскучнее, чем в реальности, но абсолютно убедительные. Ни одного прозрачного изобретателя или идиота с мечом и автоматом. Минуту я переводил дыхание, озираясь. Вот пробежал мальчик с удочкой, но он вовсе не стремился завести со мной умную беседу или спереть машину времени. Вот подошел милиционер, очень похожий на сержанта Ковалева. Он-то явно собирался со мной побеседовать, но я дал по газам и перенесся
Кажется, это и был тот мир, который я искал.
Я закурил, оглядываясь по сторонам. Здесь, конечно, еще не делали ЭВМ, помещавшихся в маленький чемоданчик. Но все было столь вещественно, что я не сомневался – именно здесь пиратствовал Выбегалло.
Решив останавливаться каждые два года, я выжал сцепление и отправился в путь.
Мне потребовалось совсем немного времени. Всего пятнадцать остановок. Потом я ударил по клавише стартера, и машина времени провалилась обратно.
В реальность…
– Это м-мерзко и от-твратительно! – кричал где-то рядом Федор Симеонович. – В-вам придется отвечать, г-гражданин Выбегалло!
– Позвольте-позвольте! – грохотал бас Амвросия Амбруазовича. – Же-не сюи па фотиф! [9] Молодежь нынче пошла… слабонервная! Нас царские жандармы не запугали! Не смейте мне хамить, Киврин!
– Тихо, – сказал Янус Полуэктович. Очень спокойно, но веско. И сразу наступила тишина. Я открыл глаза и увидел, что все смотрят на меня. С таким сочувствием, что мне стало неудобно.
9
Я не виноват! (фр.).
– Ребята… бросьте вы… – прошептал я, поднимаясь.
Корнеев помог мне, радостно гаркнув:
– О, очухался, Привалов!
Поддерживаемый Витькой и Романом, я встал. Растерянно сказал:
– Извините, пожалуйста…
– Что вы, что вы, г-голубчик, вы прекрасно д-держались… – отворачиваясь, сказал Киврин.
Кристобаль Хозевич молча подошел ко мне, хлопнул по плечу и, словно смутившись своего порыва, отошел в сторону.
– Полагаю, все мы убедились… мир тот – достаточно материален, – сказал Невструев.
Выбегалло радостно закивал.
– Единственный вопрос, стоящий перед нами, каким законным образом можно осуществлять… ну, скажем мягко – обмен технологиями с этим миром.
– Как это каким? – завопил Выбегалло. – Налицо, понимаете ли, мой героический эксперимент… и экскурсия товарища Привалова – налицо! Садимся, едем и добываем культуру материальную и духовную! Милости просим!
– Привалов, вы согласились бы еще раз там побывать? – спросил Невструев.
Я покачал головой:
– Нет, Янус Полуэктович. Извините, нет. Давайте лучше я на картошку съезжу.
– Полагаю, это общее мнение? – спросил Невструев.
Никто ему не возразил. Тогда Выбегалло всплеснул руками:
– Как же это, товарищи? Где ваше гражданское мужество?
– Вы проделали это путешествие без колебаний, не так ли, Амвросий Амбруазович? – спросил Хунта.
Выбегалло гордо кивнул:
– Да! И никакое слабоволие и малодушие надо мной не довлело!
– Это не малодушие. Это чистоплотность, – холодно сказал Невструев. – Что ж, тогда эта тема будет поручена вам лично, Амвросий Амбруазович. Опыт у вас есть, силы духа – не занимать. Поработайте во благо народных закромов.