Лабиринт для троглодитов
Шрифт:
— Качнуло, да еще и метра на полтора подняло. И все. За столько лет механизмы не могли сохраниться в абсолютной готовности, еще надо спасибо сказать, что этот пандус опустился. Но подняться, когда скоч заделал все отверстия, не получилось.
— Может быть, слишком велик слой почвы, у механизмов просто не хватило мощности?
— Скорее всего. Но здесь мы бессильны. Так что давай, располагайся поудобнее, я тебя пристегну, а то еще вспорхнешь в невесомости… Он уже распоряжался, как ни в чем не бывало, обретя прежний тон и уверенность, но Варвара вскинула
— Погоди, погоди, не мешай… Невесомость! Левитры корабля создадут локальное поле невесомости!
Последовала крошечная заминка, и по тому, каким неподвижным стало лицо командора. Варвара почувствовала, что он НЕ ХОЧЕТ ее понимать.
— Ну и что? — проговорил он ледяным тоном.
— Если наш кораблик, наш «пюсик», как вы его называете, немножко приподнимется и зависнет точно над спуском…
— Такие маневры в нижнем слое атмосферы может производить только пилот первого класса. У меня — четвертый. Это значит, что я имею право только задавать кораблю автоматический режим, и ни-ка-кой самодеятельности.
— Командор, от тебя ли я слышу? Он криво усмехнулся:
— А ты не подумала о том, что у меня эти права отберут, притом на всю жизнь?
Она порывисто вскочила и, подбежав к командору, положила ему руки на плечи:
— Гюрг, миленький, ведь мы никому-никому не скажем!
Он даже застонал, но не от ее слов, а от недоступной близости этого смуглого лица с нежным пушком над верхней губой:
— Не-ет, детей все-таки нельзя допускать в Пространство! Ты что, не догадываешься, что весь режим работы двигателей автоматически регистрируется самописцами?
— Гюрг, но ведь ты сейчас признаешься, что мог бы это сделать! Что, несмотря на диплом четвертой степени, ты на это способен!
Он взял ее руки ледяными, как у манекена, пальцами и снял со своих плеч:
— А ты отдаешь себе отчет в том, что в этот момент под нами могут оказаться эти вонюч… то есть наши будущие братья по разуму? Они, между прочим, уже мчатся сюда на каких-то фантастических одрах. Мы ж передавим, перекалечим несколько десятков, и это по твоему — учти! — твоему требованию. А ведь мальчики Тарумбаева ни разу не выстрелили, когда их тут скручивали и волокли. И Вуковуд твой пальцем не пошевельнул. Они не могли стрелять в людей!
Лицо у Варвары не побелело — позеленело.
— Пойми, Варька, — добивал ее командор, — если между вами окажется кровь, человеческая кровь по твоей вине, ты никогда с ним не будешь счастлива. Вы просто не сможете быть вместе.
Она отступила на шаг:
— Ты делай то, что умеешь, командор, а о собственном счастье я как-нибудь сама позабочусь!
Он бесконечно долго смотрел на нее, словно прощался. Потом по щеке Пробежала дрожь, которой он, как всегда, не замечал. Молчание становилось невыносимым.
— Кобра, — сказала она за него.
Она впервые лежала в амортизационной кассете, и было очень страшно. До сих пор во всех перелетах обходились стартово-перегрузочным креслом,
И как это в зоне видимости не установили хотя бы индикатора высоты, не говоря о простейшем экранчике? А, впрочем, может быть, что-то и существовало, только она по неопытности не смогла включить, когда сюда укладывалась. Помнила только одно: кодовое слово «Фрай!», которое надо произнести, чтобы амортизатор раскрылся.
Время тоже перестало ощущаться, и чтобы отключиться от неизбывного страха. Варвара придумывала: вот наш «пюсик» поднимается, вот еще немножко; теперь притормаживает и тихонечко, по дуге, нацеливается на злополучную платформу, не желающую встать в прежнее положение. Теперь вроде бы пора приспуститься, чтобы платформа попала в зону невесомости, и тогда ее механизмам не останется ничего другого, как сработать до конца. Ну а дальше-то что?..
И тут через весь позвоночник прошла тонкая вибрирующая игла, разламывающий удар поддал снизу так, что потемнело в глазах, и вот тогда пришел уже настоящий страх: а что, если кассету заклинило?
— Фрай! — закричала она срывающимся голосом, и одновременно со скрипом сдвигающейся крышки в лицо пахнуло горелой изоляцией, а по стенам побежали отсветы центрального табло, мерцающего зелеными буквами:
РЕЖИМ АВТОМАТИЧЕСКОГО ПОДЪЕМА
АМОРТИЗАТОРОВ НЕ ПОКИДАТЬ!
Она с трудом приподнялась — два "g", это после чартарумской легкости весьма пренеприятно. Вуковуд, уже выбравшийся, подавал ей руку, одновременно поводя носом. Зашипел автогаситель, запахло еще и озоном. Было как-то непонятно, что произошло, и главное — удалось ли запереть дверь в хранилище? Превозмогая навалившуюся тяжесть, она повернула голову, морщась от хруста шейных позвонков, и увидела Гюрга, свисавшего со своего кресла на крепежных ремнях. Частые черные капли вбивались в металлический пол удивительно синхронно с зелеными вспышками. «Если между вами окажется человеческая кровь…»
Она рванулась, не соразмерив свои силы с удвоившейся тяжестью, упала, больно ударившись коленками об пол. Поползла. Дотянувшись до кресла, рванула пряжку, ломая не только ногти, но, как ей казалось, и пальцы. Каждое торопливое движение было мучительно. И позвать на помощь ей не приходило в голову, потому что она одна была во всем виновата.
Чудовищно тяжелое тело рухнуло на нее, белое до голубизны лицо запрокинулось, перечеркнутое от уголка рта и до виска багровой глянцевой полосой, и, ломая ее, по щеке бежала неуемная чуткая дрожь.