Лабиринт
Шрифт:
У Сонечки начали наворачиваться на глаза слезы, но она вовремя спохватилась: краска потечет с ресниц! Сонечка до боли прикусила нижнюю губу и впервые в жизни сдержалась.
— Кончай, Дикарь, детей пугать, ты же не Бармалей, — вступился за девчонок Лында.
Арина взяла его под руку и, благодарно заглядывая в глаза, полюбопытствовала:
— Вы долго намерены нас морозить?
— Ну, чо? — вроде невзначай поинтересовался мнением друга Лында. — Пойдем в бункер или потопчемся? — Он обнял Арину за плечи и приготовился в путь, не смея все же первым шагнуть к их новому месту обитания.
— Ладно, — согласился Дикарь, — двинем в бункер! — Он вслед за Лындой тоже приобнял свою даму, и
— Ну, чудо-юдо, рыба-кит, — вполне миролюбиво притянул к себе Сонечку Дикарь, — будешь паинькой, Дикарь тебя полюбит…
Полюбит?.. Сонечкина хрупкая душа содрогнулась в сомнениях и тревоге. Меня полюбит?.. Так он же совсем недавно любил Вику… Ждал вчера Лину и дрался из-за нее с Бобом и Гвоздиком… Разве так бывает, чтобы любить всех почти одновременно? Он шутит, издевается. Или получше пригляделся к ней и вдруг понял, что она, Сонечка, больше всех ему нравится?
Соня подавленно молчала, но из объятий Дикаря не вырывалась. Она ни за что не осмелилась бы признаться даже себе, но ее приятно согревало тепло сильных мужских рук и сознание, что и она, как и ее лучшая подруга, Арина, идет, никого не страшась, в обнимку с молодым человеком, совсем уже взрослая и привлекательная девушка, в которую можно влюбиться, как в Лину и Вику.
— Ты, часом, не заснула, Крошка? — спросил Дикарь, отодвигая от Сонечкиного носа воротник пальто, туго замотанный шарфом.
— Почему ты все время смеешься надо мной? — обиженно вздохнула Сонечка. — Я смешная?..
— Я не смеюсь, — деланно серьезно откликнулся Дикарь. — Я плачу. Ты так трогаешь мое сердце, Крошка, что я утопаю в слезах умиления. Поцелуй меня. Поскорее! А то я погибну от горя… — Дикарь приподнял легкую как пушинку Сонечку с земли и крепко поцеловал в губы.
У Сонечки закружилась голова. Вспыхнула и погасла мысль: надо бы протестовать, сопротивляться. Этот Дикарь не сказал ей пока ни слова о своей любви, а целоваться без любви — пошло. Да и на улице неприлично проявлять свои чувства… Но сопротивляться было выше Сонечкиных сил. Она закрыла глаза и, чтобы не упасть, обвила шею Дикаря руками, доверчиво прильнула к нему и коснулась губами жестких губ.
— А ты, Крошка, паинька, — довольно похвалил Соню Дикарь. — Я уже обожаю тебя. Прямо сгораю от страсти…
Соне показалось, что Дикарь больше не шутит, что он и в самом деле любит ее, и она благодарно потерлась щекой о его щетинистую щеку.
Словно во сне, спускалась Сонечка в бомбоубежище. Какие-то слова шелестели над нею, но она не ухватывала их смысла. Она не чувствовала под собой ног, когда переставляла их по скобам, ведущим в подземелье. Ее поддерживали. Потом тянули за руку по узкому темному ущелью. И все это время неотступно преследовало ее ощущение, что она уже где-то видела и переносила то, что происходит с ней сейчас.
Было жутко, но не так безнадежно, как в терзающем ее с малых лет сне. Там она всегда оставалась наедине со своими страхами, а тут рядом с ней были ее друзья и она слышала их дыхание, чувствовала их присутствие…
— Ну, вот, — клинком врезался в замутненное смятением сознание Сонечки хрипловатый, сдавленный голос Дикаря, — тут они и жили…
— И неплохо жили! — Аринин звонкий голос в почти пустой комнате подземелья звучал как колокол, возвещавший о чем-то исключительном, но о чем, Сонечка пока еще не догадывалась.
— Здоровски вы тут попахали! — еще раз одобрила старания хозяев Арина, разворачиваясь на каблуке вокруг своей оси и придирчиво исследуя убранство комнаты, в которую они попали столь необычным путем.
Сонечка, уже очнувшись от дурманящей ее слабости, тоже неторопливо прошлась взглядом по таинственной для нее, как пещера, комнате. В поле ее зрения по
Между этими лозунгами, а это были самые настоящие лозунги, только отличные по содержанию от тех, что Сонечке встречались раньше, отделяя их друг от друга, как знаки препинания, стояли красные звезды, перечеркнутые черными крестами свастики. Это особенно смутило и насторожило Сонечку и вместо предполагаемого авторами ироничного веселья вызвало почему-то тягостное беспокойство.
Арина и мальчики давно уже разделись и, тесно усевшись на скамье возле припадающего на одну ногу столика, о чем-то ворковали под музыку из приемника. А Сонечка все стояла столбом посреди комнаты, пока не осенило, что во насильно заставляют зубоскалить, а это никак не совпадает с ее собственным внутренним состоянием. Ей-то казалось, что смех в ернических рисунках и фразах застыл, как болезненная гримаса на лицах, изуродованных компрачикосами, и способен вызывать лишь ужас и сострадание. Совсем недавно она читала об этом в романе Гюго «Человек, который смеется» и теперь содрогнулась, представив себе Дикаря, Лынду и Пупонина компрачикосами.
Сонечке захотелось сбежать незамеченной. Дома ее ждала и уже, наверное, волновалась мама. Но она тут же не помнила ненавистного ей Николая Тихоновича и его угрозы, и ей расхотелось возвращаться туда, где подстерегают одни только неприятности… Сонечка нерешительно сняла пальто и уже без колебаний присоединилась к своей нынешней компании.
— Во, атасный анекдот с Арбата, — торопливо принялся развлекать друзей Лында. — Двое сумасшедших играют в первомайскую демонстрацию. Один стоит на табуретке и изображает правительство на трибуне Мавзолея, второй ходит мимо него, представляя народ. «Да здравствует коммунизм — светлое будущее человечества!» — орет тот псих, что прикинулся правительством. А тот, что народ, хвать его молотком по башке и визжит от восторга. Очухался побитый шизик через некоторое время, спрашивает: «Кто меня по башке вдарил?» — «Не знаю, — отвечает ему второй чудик, — народу на площади было невпроворот…»
Арина, схватившись за живот, скрючилась от сотрясающего ее смеха, а Сонечка, болезненно улыбнувшись, в какой уж раз огорчилась полной своей неспособности умирать со смеху. Она обратила внимание, что и Дикарь не веселится так самозабвенно, как ее подруга Арина.
— Этого недоумка Пупаря только за смертью и посылать. — Дикарь злобно выругался.
И тут же, как бы сметая его оскорбительную тираду, раздался резкий звонок. Лында вскочил, бросился к двери, но не отворил ее не сразу, выждал, пока вслед за первоначальным, тягучим, последовали три коротких сигнальных звонка и еще один, совсем куцый, похожий на точку, завершающую фразу.