Лабиринт
Шрифт:
— Это мне известно, — холодно бросила она. — Сколько?
— В три раза больше, чем за Рауля, — выпалил он.
— И не думай, — мгновенно отозвалась она. — Где я возьму столько золота?
— Не знаю, госпожа, но на меньшее я не соглашусь.
— А книга?
На этот раз он откровенно усмехнулся:
— А за книгу, госпожа, поторгуемся отдельно.
ГЛАВА 57
Обстрел продолжался всю ночь. Непрерывный рокот каменных ядер, тучи пыли, взметавшиеся в небо от каждого
Из окна Элэйс видны были кучи щебня, оставшиеся от домов на равнине. Над вершинами деревьев, словно запутавшись в ветвях, навис черный дым. Немногим из их жителей удалось добежать до развалин Сен-Венсена и оттуда пробраться в город. Почти всех перехватили и убили.
В часовне на алтаре горели свечи.
На рассвете четвертого августа, во вторник, виконт Тренкавель с Пеллетье снова поднялись на стену.
Утренний туман с реки окутал лагерь французов. Палатки, загоны, коновязи, шатры: казалось, над рекой вырос целый город. Пеллетье взглянул на небо. Знойный будет день. Сокрушительное поражение — в самом начале осады потерять выход к реке. Без воды им долго не продержаться. Если их не победят французы, так добьет жажда.
Вечером он узнал от Элэйс, что в квартале у ворот Сен-Венсен, где собралось больше всего беженцев, уже ходят слухи о первых случаях «болезни осажденных». Кастелян сходил туда сам и, несмотря на успокоительные заверения консула квартала, опасался, что дочь не ошиблась.
— Ты глубоко задумался, друг мой…
Бертран обернулся:
— Прости, мессире.
Тренкавель отмахнулся от извинений.
— Взгляни на них, Бертран. Их слишком много… а у нас нет воды.
— Говорят, Педро II Арагонский стоит всего в дневном переходе от нас, — возразил Пеллетье. — Ты — его вассал, мессире. Он обязан тебе помочь.
Сам Пеллетье не слишком надеялся на его помощь — Педро был стойким католиком и к тому же приходился зятем Раймону VI, графу Тулузскому. Однако, хотя между сюзереном и вассалом не было особой любви, все же дома Тренкавеля и Арагона связывали давние узы.
— Дипломатические интересы короля прочно связаны с Каркассоной, мессире. Он не захочет отдать земли Ока французам. — Он помолчал. — И Пьер Роже де Кабарет, и другие твои союзники поддержат тебя.
Виконт тронул ладонью выступ стены перед собой:
— Да, они говорили.
— Так ты пошлешь к нему, мессире?
Педро ответил на зов и явился перед городом вечером в среду, пятого августа.
— Откройте ворота! Откройте, едет король!
Ворота Шато Комталь распахнулись. Услышав шум, Элэйс сбежала вниз посмотреть, что случилось. Сперва она собиралась только расспросить кого-нибудь, но, увидев над собой окна Большого зала, не устояла перед любопытством. Ей надоело получать вести из третьих или четвертых рук.
Нишу в Большом зале отделяла от покоев виконта толстая занавесь. Элэйс не бывала здесь с детских лет, когда пробиралась подслушивать, как ее отец беседует с виконтом о делах. Сейчас она даже не
Взобравшись на каменную скамью, Элэйс дотянулась до нижнего окна башни Пинте, выходившего в Кур дю Миди. Извиваясь, подтянулась на подоконник и спрыгнула внутрь.
Ей повезло. Комната оказалась пуста. Стараясь не шуметь, Элэйс прокралась к двери и, открыв ее, шмыгнула в нишу за занавеской. Прижалась к отверстию и увидела прямо перед собой спину виконта. Протяни она руку, и смогла бы коснуться его плаща.
Она успела вовремя. Двери в дальнем конце Большого зала широко распахнулись, и вслед за ее отцом в зал вошел король Арагона и несколько союзников Каркассоны, среди них — сеньеры Лавора и Кабарета.
Виконт Тренкавель преклонил колени перед своим сюзереном.
— Этого не нужно, — сказал Педро, знаком приказывая ему подняться.
Внешне эти двое были разительно несхожи. Король был много старше Тренкавеля. Ровесник отца, подумала Элэйс.
Высокий и мощный как бык, с лицом, отмеченным шрамами многих военных кампаний. Тяжелое угрюмое лицо казалось еще мрачнее из-за смуглой кожи и черных усов. Волосы, тоже черные от природы, поседели на висках, как у ее отца.
— Удали своих людей, — отрывисто приказал он. — Я хочу говорить наедине, Тренкавель.
— С твоего позволения, государь, я прошу разрешения остаться для моего кастеляна. Я ценю его советы.
Король подумал и кивнул.
— Нет слов, способных выразить нашу благодарность…
Педро не дал виконту договорить.
— Я явился не поддерживать тебя, а помочь тебе увидеть твои заблуждения. Вы сами навлекли на себя беду, отказываясь очистить свои владения от еретиков. У вас было четыре года — четыре года! — но вы ничего не предприняли за это время! Вы позволили катарским епископам открыто проповедовать в ваших городах и селениях. Твои вассалы открыто поддерживают Bons Homes.
— Ни один вассал…
— Ты станешь отрицать, что нападения на монахов и священников оставались безнаказанными? Что служителей церкви оскорбляли? В твоих землях открыто отправляются еретические службы! Твои союзники защищают еретиков. Всем известно, что владетель Фуа оскорбил Святые мощи, отказавшись склониться перед ними, а его сестра столь далеко отклонилась с пути благочестия, что приняла consolament, и граф счел пристойным присутствовать на этой церемонии!
— Я не в ответе за графа Фуа.
— Он твой вассал и союзник, — бросил ему в ответ Педро. — Как ты мог допустить подобное?
Элэйс заметила, как виконт перевел дыхание.
— Государь, ты сам ответил на свой вопрос. Мы живем рядом с теми, кого ты зовешь еретиками. Мы росли вместе с ними, среди них — ближайшие наши родственники. Совершенные ведут добрую и честную жизнь, так же как их все умножающаяся паства. Я так же не в состоянии изгнать их, как не могу воспрепятствовать восходу солнца.