Лабиринт
Шрифт:
Теперь он стоял совсем близко. Я даже видела, как капли дождя дрожат на его ресницах. Они стекают по его скулам, а плачу я. Или это дождь такой солено-горький и печет глаза. Позади него сверкает молния, на доли секунд освещая мокрое лицо, и я вижу каждую черту, резкую, заостренную. Запах свежести и мокрой травы забивается в легкие вместе с его запахом, и я сама не понимаю, как закрываю глаза и вдыхаю. Очень глубоко… задерживая в себе, а потом медленно выдыхаю, снова открыв глаза. Мне до боли захотелось прикоснуться к нему, а я не могла. У меня пальцы свело, и я только смотрю, сквозь стену воды и остановившееся время. На него. Потому что настоящий. Потому что нашел и приехал… Да. Приехал ко мне.
Встретилась с его горящим взглядом и физически ощутила, как он впитывается мне в кожу, в каждую пору. Макс наклонился и прижался лбом к моему лбу, а я всхлипнула от прикосновения. Закрыла глаза снова,
Адреналин после потрясения плавит вены, обжигает, как раскаленным железом. И я чувствую, как он сам дрожит, тяжело дыша. Резко схватил за волосы на затылке и рванул к себе, жадно впиваясь в мои губы. Мы застонали оба. Громко. И этот стон, словно выстрел в полной тишине, от которого оба дернулись, и я сама стиснула его волосы, сжимая в кулаки мокрые пряди, притягивая Макса к себе с надрывным рыданием, кусая за нижнюю губу. Дождь полил сильнее, а я ничего не чувствовала, меня колотило от сумасшествия, меня разрывало на части, и я даже не понимала, что продолжаю плакать и всхлипывать. Макс приподнял меня за талию и до хруста прижал к себе, хаотично целуя мое лицо, скулы, шею, руки и снова губы. В яростной лихорадке. И ни одного слова, а мне кажется, тишина вокруг нас орет и воет, как провода, раздираемые напряжением в тысячу вольт. Они вот-вот лопнут, и все вокруг задрожит от мощного удара током.
Мне казалось, я задохнусь, но я дышала его рваным дыханием. Макс сильно сжал мою грудь, скользя губами по шее, кусая воспаленную кожу, слизывая капли дождя.
Я дико хотела его здесь, немедленно, на улице под этим ливнем. Я хотела, чтобы он взял меня сейчас, под дождем. Под ярким, жгучим и холодным дождем, чтобы наполнил меня собой. Мою пустоту. Заполнил так, чтобы я кричала от этой наполненности. Его во мне. И я не о сексе… а о нем и о нас.
Я бы не вынесла расставания ни на секунду, даже для того, чтобы просто войти в дом. Макс шумно выдохнул, пожирая взглядом мою кожу и бешено вздымающуюся грудь под его пальцами. Такая темная рука, с сильным запястьем, контрастом на мокром белом халате и выпуклости плоти под жадными пальцами. И снова к моим губам, как в голодном исступлении, приподнимая меня под руки, прижимая к стене. Слишком торопливо, нетерпеливо. Дверь с грохотом захлопнулась от сквозняка, а мне плевать, пусть хоть стены рухнут.
Прижимает к себе, опускаясь на мокрое крыльцо, задирая халат, отрывая пуговки на груди. Усаживая на себя. Я не чувствую ничего, только его, такого каменного под моими пальцами. Все еще впиваюсь в его волосы, не давая оторваться от своих губ, потому что не умею сейчас дышать еще чем-то, кроме его дыхания.
Вспышка молнии осветила его лицо, блестящую кожу, горящие глаза, раздался оглушительный раскат грома. Моргнули фары машины и погасли. А я лихорадочно продираюсь сквозь мокрую рубашку, к коже, чтобы обжигать пальцы прикосновениями и чувствовать, как он отодвигает мои трусики в сторону и обнажая мою грудь, резко насаживает меня на себя, удерживая за талию. Дернулась навстречу, прогибаясь в пояснице, шумно дыша носом и закатывая глаза. Один толчок, и он сильно сдавил меня руками, кусая за сосок, зарываясь лицом между грудями, замер на секунду и глухо застонал. Я смотрела на дождь, запрокинув голову и улыбалась. Не сдержался. Так быстро. Так надорванно. Как будто подыхал от голода. По мне. Это был не секс. Это было утоление голода. Жадной необходимостью. Как несколько глотков воды, после того как ползешь по пустыне.
Макс все еще сжимал меня до боли, обжигая мою кожу горячим дыханием.
— Дышать не мог, — прохрипел, целуя мою шею, и у меня заболело в груди, я зарылась пальцами в его мокрые волосы. Есть признания, которые звучат иначе. Которые предназначены только для того, кто поймет. И если бы Макс сказал, что любит меня, это прозвучало бы фальшиво. Это было бы похоже на кого угодно, но не на него.
— Дыши мной.
— Дышу. Мне мало. Еще.
Да.
Он дышал мной, прислонив к окну, содрав мокрый, грязный халат и прижав к холодному стеклу, жадно целовал мой позвоночник, а я тряслась от сумасшедшей похоти, когда он поставил мою ногу коленом на подоконник и медленно глубоко вошел в меня пальцами сзади, обжигая дыханием мой затылок.
— Хочу дышать криками… кричи для меня, малыш. Сильно кричи, пока я буду дышать тобой глубоко, — толчок пальцами, и я закусила губы, — резко и больно дышать тобой, жадно и беспощадно, до полусмерти, маленькая, я хочу отдышать тебя за все то время, что подыхал без моего воздуха, а ты кричи… — прорычал мне в ухо, — кричи, пока я буду выдирать из тебя мое дыхание губами и языком, — опустился на колени позади меня.
И я кричала под раскаты грома. Захлебывалась, когда его язык погружался в мою плоть, то выскальзывал наружу, чтобы яростно и быстро ласкать набухший клитор и снова врываться внутрь дерзко и глубоко, вылизывая горящую промежность, сжимая мои ягодицы до синяков, не давая отстраниться. Я закатывала глаза, скользя пальцами по подоконнику, царапая ногтями, прижимаясь торчащими, болезненно напряженными сосками, к ледяному стеклу, и кричала, всхлипывала, стонала, как обезумевшее от похоти животное, пока все тело не пронзило наслаждением, и я не услышала свой собственный гортанный вопль, сотрясаясь всем телом, ломая ногти о подоконник, ударяясь головой о стекло, прогибаясь и инстинктивно двигаясь навстречу его языку, все еще ласкающему сжимающуюся в судорогах оргазма плоть.
Пока не почувствовала, как он сильным толчком вошел в меня сзади, наматывая на руку мои мокрые волосы, дергая к себе, заставляя прогнуться, принять всего целиком, причиняя легкую боль, проникая так глубоко, что я прикусила губы до крови, сходя с ума от страсти. Сжимает грудь, играет сосками и рычит мне в ухо.
— Мало. Кричи еще. Давай. Маленькая… громко. Я все еще задыхаюсь — кричи. Дай мне дышать.
Я вгрызалась зубами в свое запястье, а он двигался быстро и беспощадно. Совсем не так, как в те первые разы, а теперь как-то по-настоящему… По-зверному. Он впивался в мои бедра, тянул к себе, прогибая меня назад, сжимая мое горло, погружая большой палец мне в рот, а я его исступленно сосала, закрывая глаза и сходя с ума от возбуждения. От этой прекрасной пошлости, которая слышна в шлепках тела друг о друга, в его стонах и моих. Поглаживает шершавыми пальцами твердый сосок, перекатывая, сжимая и вырывая из меня вопли агонии, растирает меня между ног, обрушивая дикие ласки шквалом, ураганом. Чувствительная, как оголенный нерв, болезненная после экстаза, и невыносимо каждое прикосновение… но он не останавливается, не дает увернуться, мучает, истязает, пока я снова не вою от оргазма, выгибаясь к нему назад, уворачиваясь от его рук, а он не выпускает… Это не кончается. Он берет меня везде — на полу, на постели. Вертит, как тряпичной куклой. То опрокидывая навзничь, то врывается сзади, уложив меня на бок, приподняв ногу под коленом и, закрывая мне рот ладонью, чтобы не орала громче бушующей за окном стихии… Я уже не знаю… сколько раз кончила, и бывает ли так? Да и что я вообще знала до него? Мне было больно от наслаждения, и каждый оргазм похож на острую и изощренную пытку. Истекаю потом и влагой, обессиленная, дрожащая… полумервая, в синяках и засосах, со спутанными волосами и саднящей промежностью, с искусанными сосками и опухшими губами. Он снова трогает кончиками пальцев, а меня подбрасывает, как от ударов тока. Кажется, я даже умоляла остановиться… кажется, я ругалась матом и слышала его хриплый мат в ответ… Грязно и так прекрасно. Кажется, я разодрала ему спину и рвала его волосы… а ему было плевать… он знал, чего я хочу лучше меня самой… он чувствовал это в конвульсиях моего тела от каждого оргазма, и он трахал меня, как взбесившееся животное, пока мы оба не уснули голые поперек постели… Я просто отключилась.
Проснулась от того, что снова стало пусто. Физически почувствовала, что его нет рядом. Вскочила в какой-то дикой панике, шатаясь и тяжело дыша. Ушел? Снова?
Это был всплеск истерики, до дрожи, до непроизвольного стона отчаяния, оседая на пол и обводя комнату затуманенным взглядом.
А потом увидела, как влез в окно. Ругаясь, сжимая в зубах несколько садовых ромашек. А я истерически рассмеялась, а потом заплакала в голос, бросилась к нему на шею.
Сильно прижал к себе, зарываясь мне в волосы.