Лачуга должника
Шрифт:
IV
Мне тоже в больницах приходилось лежать. В те времена люди чаще болели. Но в первый-то раз я в больницу не из-за инфекции и не из-за детской какой-нибудь хвори попал.
Попал я туда, когда шел мне пятый год, из-за одного несчастного случая, который я же и сотворил.
Нетрезвый провизор смотрел телевизор, А после, взволнован до слез, Кому-то в бокале цианистый калий Заместо микстуры поднес.
Но об этом несчастном случае я узнал много позже. От матери узнал. А сам не помню, как меня в
Иногда только что-то мелькало в воспоминаниях. Будто сквозь сон. Вот я бегаю с кем-то по коридору, вот мы вбежали в комнату, а он зацепился ногой за ковер, упал и заплакал. А я стал его передразнивать и заплакал понарошку. А вот я сижу за каким-то столом, а он - напротив. Я пью молоко, а он уже опорожнил свою чашку и что-то сказал мне. Но что - не помню.
Однажды я рассказал об этом матери. Она строго сказала тогда, что это у меня ложная память, это последствия болезни. Кроме меня, детей в семье не было. "Изволь это запомнить!" Мать была человеком очень правдивым, и я поверил ей. Постепенно эти мелкие кинокадрики выцвели, ушли из памяти. Вернее не ушли, а спрятались куда-то до поры до времени. v
А вот вторую свою больницу я хорошо помню. Я в нее попал, когда восемь лет было,- из-за воспаления легких. Там на соседней койке мальчик лежал, старше меня года на два, и у него альбом был с изображениями всяких дворцов, храмов и домов. Мне захотелось детально полистать этот альбом, и мальчик пообещал: завтра он этот альбом мне навсегда подарит. Но вечером мне стало хуже, а когда я через сколько-то там дней очухался,- на соседней койке лежал уже другой. Так я и не полистал того альбома. Но с той поры стали мне сниться архитектурные сны. Стали сниться разные строения и сооружения - пагоды, дворцы, казармы, вокзалы, заводы, украинские хатки, небоскребы, кладбищенские склепы, пивные киоски, зерновые элеваторы, свайные постройки. Иногда будто бы открываю дверь в избушку - и вдруг оказываюсь в этаком беломраморном холле или в сводчатой церкви.
От бога осталась нам шкура, Осталась остистая готика, Соборная архитектура, Строительная экзотика.
И до сих пор мне часто всякая архитектурщина снится. А самое дурацкое в этом - это то, что зодчеством я никогда сильно не интересовался, у меня всегда другие интересы были.
Люди мне среди этих всех сооружений редко снятся. Но иногда вижу там и людей. Помню, однажды шагаю во сне по какой-то длинной дворцовой анфиладе,- и топает мне навстречу шкет моего возраста и даже вроде бы похожий на меня. Я побежал ему навстречу. Бегу, ветер в локтях свистит, мелькают окна, проемы, статуи из ниш на меня поглядывают… Бегу, как наскипидаренный, а ни на шаг к нему не приближаюсь.
Мать меня будит вдруг и спрашивает:
– Почему ты во сне кричал?
Я рассказал ей, а она в слезы. Плакала она, между прочим, очень редко. vi
Я наперечет помню все случаи, когда мать плакала. У нее вот такая странность была: она очень долго запрещала мне пользоваться газовой плитой. Это не только меня, но и жильцов-соседей удивляло (мы уже в коммуналке жили). Она даже электроплитку специально
А однажды мать вернулась с работы раньше обычного и застукала меня возле газовой плиты, я чайник на конфорку поставил. И вот мама чайник тот кулаком на пол сбила, дала мне затрещину (это единственный раз в жизни она меня ударила), а сама побежала в комнату, уткнулась в подушку и плачет во весь голос.
Еще другой слезный случай помню.
Когда мы на Псковской жили, там во дворе одной девочке очень мое имя не нравилось. Как спущусь во двор, она сразу же кричит: "Павел-Павлуха - свиное брюхо!" Из-за этого мое имя стало казаться мне плохим и обидным.
И вот как-то весной, в выходной свой, повезла меня мать на Петроградскую сторону, в Петропавловскую крепость. Мы прибились к группе туристов, посетили равелины, казематы. Потом вошли в Петропавловский собор - поглядеть на надгробья царей и цариц.
Среди императорских могил охватила меня грустная зависть. У гробницы моего тезки Павла Первого - никакого оживления; экскурсанты мельком глянут на его надгробную доску и прут мимо, будто его и на свете никогда не было. А там, где Петр Первый похоронен,- там публика толпится, толчется, топчется, с почтением глядит на его надгробье, и даже букетик кто-то на мрамор положил. Вот что значит быть не Павлом, а Петром! Ах, тут мне с новой силой припомнились дразнительные слова той ядовитой девочки!
– Мама, зачем ты с папой назвала меня Павлом, а не Петром?!
– сердито обратился я к матери.- То ли дело: был бы у тебя не какой-то там Павел-Павлуха, а Петя-Петенька!
Мать при этих моих словах вдруг побледнела и, схватив за руку, торопливо вывела вон из собора. В глазах ее стояли слеэы. Я, по малолетней своей глупости, решил: это она потому заплакала, что ей жаль Петра Великого, ведь он жил не очень долго, об этом экскурсовод говорил.
В тот же день вечером мать пошла к соседке по квартире - тете Клаве. Эта тетя Клава иногда за воротник закладывала, и такой черты в ней мать не одобряла. А тут и сама от нее чуть-чуть под градусом вернулась.
VII
Да, имя мое в те годы мне крайне не нравилось. Напрасно мать убеждала меня, что до меня оно принадлежало многим великим и интересным людям,- я был глуп, как жабий пуп, и считал себя обиженным.
Когда я начал учиться в школе, то подружился с мальчишкой, который тоже был ущемлен в этом смысле, и даже побольнее, чем я: Авенир - вот какое имечко присобачили ему родители. Все в классе, конечно, звали его Сувениром, и он очень злился. Один я никогда его не дразнил, на этой зыбкой почве мы и подружились.
У этого Авенира-Сувенира имелся один заскок: он придавал очень большое значение числам и цифрам. Раз ехали мы с ним на Крестовский остров, в детский плавательный бассейн (у нас абонемент был), и вдруг Авеня глянул на свой трамвайный билет и заявляет мне: "Сегодня в бассейн не пойду, не хочу утопленником стать! Смотри, у меня билет на четыре четверки оканчивается! Страшный сигнал!" Я стал доказывать ему, что никто еще в бассейне не утонул, но мои слова - как о стенку горох. На первой остановке Авенир выскочил из трамвая и потопал домой.