Ладомир. Поэмы.

Хлебников Велимир

18

— Садись, Гуль-мулла.Черный горячий кипяток, брызнул мне в лицо.— Черной воды? Нет, — посмотрел Али-Магомет, засмеялся:— Я знаю, ты кто.— Кто?— Гуль-мулла. — Священник цветов?— Да-да-да.Смеется, гребет.Мы несемся в зеркальном заливеОколо тучи снастей и узорных чудовищс телом железным.

19

— Лодка есть,Товарищ Гуль-мулла! Садись, повезем!Денег нет? Ничего.Так повезем! Садись! —Наперерыв говорили киржимы.Я сажусь к старику. Он добродушен и красен,о Турции часто ноет.Весла шуметь. Баклан полетел.Из Энзели мы едем в Казьян.Я счастье даю? Почему так охотно возят меня?Нету почетнее в ПерсииБыть Гуль-муллой,Казначеем чернил золотых у весныВ первый день месяца Ай.Крикнуть балуя Ай,Бледному месяцу Ай,Справа увидев.Лету — крови своей отпустить,А весне — золотых волос.Я каждый день лежу на песке,Засыпая на нем.

1921

* * *

БЕРЕГ НЕВОЛЬНИКОВ

Невольничий берег,Продажа рабовИз теплых морей,Таких синих, что болят глаза, надолгоПерешел в новое место:В былую столицу белых царей,Под кружевом белымВьюги, такой белой,Как нож, сослепа воткнутый кем-то в глаза.Зычно продавались рабыПолей России.«Белая кожа! Белая кожа!Белый бык!» —Кричали торговцы.И в каждую хату проворнее вораБыл воткнут клинокНабора.Пришли;

смотрят глупо, как овцы,Бьют и колотят множеством ног.А ведь каждый — у мамыньки где-то, какой-тоЛюбимый, дражайший сынок.Матери России, седые матери,— Войте!ПродавателиСмотрят им в зубы,Меряют грудь,Щупают мышцы,Тугую икру.«Повернись, друг!»Врачебный осмотр.Хлопают по плечу:«Хороший, добрый скот!»Бодро пойдет на уруСтадом волов,Пойдет напролом,Множеством пьяных голов,Сомнет и снесет на плечахКолья колючей изгороди,И железным коломС размаха, чужойНатыкая живот,Будет работать,Как дикий скотБуйным рогом.Шагайте! С богом!Прощальное баево.Видишь: ясные глаза егоСмотрят с белых знамен.Тот, кому вы верите.«Бегает, как жеребец. Рысь! Сила!Что, в деревне,Чай, осталась кобыла?Экая силища! Какая сила!Ну, наклонись!»Он стоит на холодине наг,Раб белый и голый.Деревня!В одежды визга рядись!

К. Малевич. «Скачет красная конница…». Фрагмент.

Ветер плачевныйГонит снега стадаНа молодые года,Гонит стада,Сельского хама рог,За море.Кулек за кульком,Стадо за стадом брошены на палубу,Сверху на палубу строгих пароходов.Мясо, не знающее жалости,Не знающее жалобы,Бросает рукаМировой наживыИгривее шалости.Орана обессынена!Л вернется оттудаЧеловеческий лом, зашагают обрубки,Где-то по дороге, там, на чужбине,Забывшие свои руки и ноги.Бульба больше любил свое курево в трубке.Иль поездами смутных слепцовБыстро прикатит в хаты отцов.Вот тебе и раз!Ехал за мореС глазами, были глаза, а вернулся назад без глаз,А он был женихом!Выделка русской овчинки!Отдано русское тело пушкам— В починку! Хорошая починка!В уши бар белоснежные попалПервый гневный хама рев:Будя!Русское мясо! Русское мясо!На вывоз! Чудища морские, скорее!А над всем реютНа знаменахТемные очи СпасаНад лавками русского мяса.Соломорезка войныЖелезной решеткоюВтягиваетВсё свежиеИ свежие колосьяС зернами слез Великороссии.Гнев подымался в раскатах:Не спрячетесь! Не спрячетесь!Те, кому на самокатахКататься даденоВ стеклянных шатрах,Слушайте войЧеловеческой говядиныУбойного и голубого скота.«Где мои сыны?» —Несется в окно вой.Сыны!Где вы удобрилиПажитей прах?Ноги это, ребра ли висят на кустаСтарая мать трясет головой.Соломорезка войныСельскую РусьВтягивает в жабры.«Трусь! Беги с полей в хаты»,—Кричит умирающий храбрый,Через стекло самокатаВ уши богатым седокам самоката,Недотрогам войны,Несется: «Где мои сыны?»Из горбатой мохнатой хаты.Русского мясаВывоз куй!Стала РоссияОгромной вывеской,И на нееЖирный палец простертМирового рубля.«Более, болееОрдВ окопы Польши,В горы Галиции!»Струганок войны стругает, скобля,Русское мясо.Порхая в столицеМножеством стружек.— Мертвые люди!Пароходы-чудовищаС мерзлыми трупамиМоре роют шурупами,Воют у пристани,Ждут очереди.Нету сынов!Нету отцов!Взгляд дочери дикийСмотрит и видитБезглазый, безустый мешокС белым оскалом,В знакомом тулупе.Он был родимым отцомВ далекой халупе.Смрадно дышит,Хрипит: «Хлебушка, дочка». . . . .Обвиняю!Темные глаза СпасаБелых священных знамен,Что вы трепыхалисьНад лавкамиРусского мясаМолчаИ не было упреков и жёлчиВ ясных божественных взорах,Смотревших оттуда.А ведь было столько мученья,Столько людей изувечено!И слугою войны — порохомПодано столько печеньяИз человечиныПушкам чугунным.Это же пушек пирожного сливки,Сливки пирожного,Если на сучьях мяса обрывки,Руки порожние— Дали…Сельская голь стерегла свои норы.Пушки-обжорыСаженною глоткой,Бездонною бочкойГлодали,Чавкая,То, что им поданоМяса русского лавкой.Стадом чугунных свиней,Чугунными свиньями жрали насЭти ядер выше травы скачки.Эти чугунные выскочки,Сластены войны,Хрустели костями.Жрали и жрали нас, белые кости,Стадом чугунных свиней.А вдали свинопас,Пастух черного стада свиней.— Небо синеет, тоже пьянея,Всадник на коне едет.МыМы были жратвой чугуна,Жратвою, жратва!И вдругжезавизжало,Хрюкнуло, и над нею братва, как шершнево жало,Занесла высокоКолСвященнойОгромной погромной свободы.Это к горлу жеБэПриставило нож, моря тесак,Хрюкает же и бежит, как рысак.Слово «братва», цепи снимаяРаботорговли,Полетело, как колокол,Воробьем с зажженным хвостомII гнилые соломенные кровли.Свободы пожар! Пожар! Набат.Хрюкнуло же, убежало. — Брат!Слово «братва» из полы в полу, точно священный огонь,На зареИз уст передавалосьВ уста, другой веры завет.Шепотом радости тихим.Стариковские, бабьи, ребячьи шевелились уста.Жратва на землеБез силы лежала,Ей не сплести брони из рогож.И над ней братваДымное местью железо держала,Брызнувший солнцем ликующий нож.Скоро багряныйДикой схваткой двух букв,Чей бой был мятежен,Азбуки боем кулачнымКончились сельской РоссииМолитвы, плач их. Погибни, чугун окаянный!И победой бэРадостной, светлойБыли брошены трупные метлы,Выметавшие села,И остановленВойны праздничный бег,Работорговли рысь.Дикие, гордые, вы,Хлынув из горла Невы,В рубахах морской синевы,На Зимний дворец,Там, где мяса главный купецЗа черным окном,Направили дуло.Это дикой воли ветер,Это морем подуло.Братва, напролом!Это над морем«Аврора»Подняла: «Наш».«Товарищи!Порох готовлю».Стой, мертвым мясомТорговля.Браток, шараш!Несите винтовок,Несите парашВ Зимний дворец.Годок, будь ловок.Заводы ревут: на помощь.Малой?Керенского сломишь?В косматой шкуре греешь силы свои.Как слоны, высоко подняв хоботы,Заводы трубилиЗорюМировому братству: просыпайся,Встань, прекрасная конница,Вечно пылай, сегодняшняя бессонница.А издалека, натягивая лук, прошлое гонится.Заводы ревут:«Руки вверх» богатству.Слонов разъяренное стадо.. . . . . .Зубы выломать…Глухо выла мать:Нету сына-то.Есть обрубок.И целует обрубок…Колосья синих глаз,Колосья черных глазГнет, рубит, режетСоломорезка войны.

1921 (?)

* * *

УСТРУГ РАЗИНА

Где море бьется диким неуком,Ломая разума дела,Ему рыдать и грезить не о ком,Оно, морские удилаСоленой пеной покрывая,Грызет узду людей езды.Так девушка времен Мамая,С укором к небу подымаяСвои глаза большой воды,Вдруг спросит нараспев отца:«На что изволит гневаться?Ужель она тому причина,Что меч суровый в ножны сует,Что гневная морщинаЕго лицо сурово полосует,Согнав улыбку, точно хлам,Лик разделивши пополам?»По затону трех покойников,Где лишь лебедя лучи,Вышел парусник разбойниковИступить свои мечи.Засунув меч кривой за пояс,Ленивою осанкою покоясь,В свой пояс шелково-малиновыйКремни для пороха засунув,Пока шумит волны о сыне войСреди взволнованных бурунов.Был заперт порох в рог коровы,На голове его овца.А

говор краткий и суровыйШумел о подвигах пловца.Как человеческую рожьСобрал в снопы нездешний нож.Гуляет пахарь в нашей ниве.Кто много видел, это вывел.Их души, точно из железа,О море пели как волна.За шляпой белого овечьего рунаСкрывался взгляд головореза.Умеет рукоять столетийСкользить ночами, точно тать,Или по горлу королейКонцом свирепо щекотать.Или рукой седых могилКовать столетья для удил.И Разина глухое «слышу»Подымется со дна холмов,Как знамя красное, взойдет на крышуИ поведет войска умов.– ------- —И плахи медленные взмахиХвалили вольные галахи.Была повольницей полнаУструга узкая корма.Где пучина, для почина

М. Ларионов. «Петух». Фрагмент.

Силу бурь удесятеря,Волги синяя овчинаНа плечах богатыря.Он стоит полунагой,Горит пояса насечка,И железное колечкоОпускается серьгой.Не гордись лебяжьим видом,Лодки груди птичий выдум!И кормы, весь в сваях угол,Не таи полночных пугал.Он кулак калекМоскве кажет — во!Во душе егоПоет вещий Олег.Здесь все сказочно и чудно,Это воли моря полк,И на самом носу суднаБыл прибит матерый волк.А отец свободы дикойНа парчовой лежит койкеИ играет кистенем,Чтоб копейка на попойкеПокатилася рублем.Ножами наживыИм милы, любезныИ ветер служивыйИ смуглые бездны.Он невидим и неведомБыстро катится по водам.Он был кум бедноты,С самой смертью на ты.Бревен черные кокорыДля весла гребцов опоры.Сколько вражьих головСрубил в битве галах,Знает чайка-рыболов,Отдыхая на шестах.Месяц взял того, что наго, вор.На уструге тлеет заговор,Бубен гром и песни дуд.И прославленные в селахПастухи ножей веселыхРечи тихие ведут:«От отечества, оттолеОтманил нас отаман.Волга-мать не видит пищи.Время жертвы и жратвы.Или разумом ты нищий,Богатырь без головы?Развяжи кошель и грошБедной девки в воду брось!Куксит, плачет целый деньЭто дело — дребедень.Закопченною девчонкойНакорми страну плотвы.В гневе праведном серчая,Волга бьется, правды чая.Наша вера — кровь и зарево.Наше слово — государево».Богатырь поставил бревнаТвердых ног на доски палубы,Произнес зарок сыновний,Чтоб река не голодала бы.Над голодною столицейОдичавших волнВоин вод свиреполицый,Тот, кому молился челн,Не увидел тени жалобы.И уроком поздних летПрогремел его обет:«К богу-могу эту куклу!Девы-мевы, руки-муки,Косы-мосы, очи-мочи!Голубая Волга — на!Ты боярами оболгана!»Волге долго не молчится.Ей ворчится, как волчице.Волны Волги, точно волки,Ветер бешеной погоды.Вьется шелковый лоскут.И у Волги у голоднойСлюни голода текут.Волга воет, Волга скачетБез лица и без конца.В буревой волне маячитЛяля буйного донца.«Нам глаза ее тошны.Развяжи узлы мошны.Иль тебе в часы досугаШелк волос милей кольчуги?»«Баба-птица ловит рыбу,Прячет в кожаный мешок.Нас застенок ждет и дыба,Кровь прольется на вершок».И морю утихнуть легко,И ветру свирепствовать лень.Как будто веселый дядько,По пояс несется тюлень.Нечеловеческие тайныЗакрыты шумом, точно речью.Так на Днепре, реке Украины,Шатры таились Запорожской СечиИ песни помнили векаСвободный ум сечевика.Его широкая чупринаБыла щитом простолюдина,А меч коротко-голубойБоролся с чертом и судьбой.

19 января 1922

ПРИМЕЧАНИЯ

Ладомир.

ЛобачевскийНиколай Иванович (1792–1856) — математик, создатель неэвклидовой геометрии, совершившей переворот в представлениях о природе пространства. Пусть Лобачевского кривые Украсят города. Речь идет о("> архитектуре будущего. Нам руку подаливенгерцы. Имеется В виду революция 1919 г. в Венгрии. Свой замок цен, рабочий, строй Из камней ударов сердца. Хлебников писал: «Совершать обмен видами труда посредством обмена ударами сердца. Исчислять каждый труд ударами сердца — денежной единицей будущего, коей равно богат каждый живущий». Перуном плывут по Днепровью. По принятии христианства киевский князь Владимир приказал сбросить в Днепр огромный деревянный идол Перуна, верховного божества и бога грома и молнии славян. Раклы— бродяги, негодяи. Галахи— крикуны, шумная толпа. Намок кружев девой нажит… Теперь плясуньи особняк В набат умчи бросает кличи. Речь идет о дворце любовницы Николая II балерины Кшесинской. С балкона этого дворца выступал В. И. Ленин в апреле 1917 г. И умный черт Гайаваты Украсит голову Монблана. Согласно своей идее интернационального объединения человечества, Хлебников предлагал «основать мировое правительство украшения земного шара памятниками». Гайавата— герой индейского эпоса и поэмы американского поэта Генри Уодсворта Лонгфелло (1807–1882) «Песнь о Гайавате». И к онсам мчатся вальпарайсы, К ондурам бросились рубли. Речь идет об Америке, куда во время империалистической войны стекались деньги со всего мира. Онсы — старинная испанская монета. Вальпараисо— торговый порт и город в Чили. Ондуры— южноамериканская республика Гондурас. Песнь песней— книга Библии. Лоб Разина резьбы Коненкова —1 мая 1919 года в Москве на Лобном месте был открыт памятник Разину работы С. Коненкова. Гурриэт-эль-Айн — см. поэму «Труба Гуль-муллы» и примечания. Дзонкава—реформатор буддизма XIV в. Изанаги — дух воздуха в японской мифологии.«Моногатори»(«Моногатари») — японский рыцарский роман. Эрот— бог любви в греческой мифологии. Шангти(Шанди) — верховное божество древнего, Китая, именуемоеТяпь. Маа-Эма — божество полинезийской мифологии. Тиэн(Тянь) — «Небесный царь», верховное божество древнего Китая. Индра — главнейшее из индийских божеств, первоначально бог грозы и бури, позднее также бог войны. Юнона— царица неба и земли в римской мифологии. Цинтекуатель— божество древних перуанцев и Майя. КорреджиоАнтони Аллегри (1494–1534) — итальянский живописец. МурильоБартоломе Эстебан (1617–1682) — испанский живописец. Ункулункулу — африканский бог грома. Тор — бог грома в скандинавской мифологии. Хоккусай(Хокусаи) Кацусика (1760–1849) — японский живописец и гравер. Астарта— финикийская богиня земного плодородия и любви. Месяц «Ай» — название первого месяца года в Иране.«Играй овраги» — месяц май. У великороссов Нет больше отечества. Хлебников говорит об исчезновении шовинизма и национальной розни, о будущем всемирном братстве народов, освобожденных от капитализма. Красная Поляна — дачное место под Харьковом, где жила семья Синяковых, у которых собирались и гостили еще до революции футуристы (Хлебников, Петровский, Асеев и др.). Дней Носаря зажженный порох. Имеется в виду события 1905 г. Носарь(Хрусталев-Носарь) — меньшевик; в 1905 г. был председателем Петербургского Совета рабочих депутатов. Впоследствии оказался политическим авантюристом, что, очевидно, осталось неизвестным Хлебникову. Стеклянный колокол столиц. Речь идет об архитектуре будущего. Учебники по воздуху летели.15 статье «Радио будущего» Хлебников мечтает о том времени, когда по всей стране будут созданы «радиочитальни»: «На громадных теневых книгах деревень радио отпечатало сегодня повесть любимого писателя, статью 0 дробных степенях пространства, описание полетов — и новости соседних стран. Каждый читает, что ему любо». Озер съедобный кипяток. В «Предложениях» Хлебников писал: «Разводить в озерах съедобных, невидимых глазу существ, дабы каждое озеро было котлом готовых, пусть еще сырых озерных щей». Разрушить языки. Одной из излюбленных идей Хлебникова была идея создания единого мирового «научно построенного языка». Он взял ряд чисел, точно палкуи т. д. Речь идет о числовых теориях и фантастических мечтах Хлебникова о космическом перевороте. Кокорины— вывороченные с корнем деревья. Балда — большой молот, кувалда. Киюра — молот каменотеса. В лони годы— встарь, в прежние времена.

Настоящее.

Великий князь— условно-аллегорический персонаж, символизирующий старый строй. Кмотр— кум. Горячее поле— городская свалка на окраине дореволюционного Петербурга. Здесь ютилась городская беднота.

Труба Гуль-муллы.

Гуль-мулла— священник цветов.

1. Чох пуль! Чох шай!(тюркск.) — Много денег! Много вещей!

2. Саул, адам(тюркск.) — будь здоров, человек

6. Гурриэт-эль-Айн(«Услада глаз») иранская поэтесса XIX в., жившая в царствование Наср-эд-дин-шаха, одна из активных участниц религиозно-освободительного движения, член секты бабидов, боровшихся за отмену феодальной собственности на землю и другие средства производства, за раскрепощение женщин. По преданию Наср-эд-дин предложил Гурриэт-эль-Айн стать его женой. Она отклонила это предложение, заявив, что презирает человека, уподобляющегося животному, имеющего 500 жен. По приказанию Наср-эд-дина Гурриэт-эль-Айн была зарыта живою, а не «сама затянула на себе концы веревок». Возможно, что так было рассказано Хлебникову, так как о Гур-риэт сложилось много легенд. Тахирэ — второе имя Гур риэт-эль-Айн.

7. Шай — мелкая алюминиевая монета (1/2 копейки).

8. Кудри роскоши синейи т. д. Головной убор курдов-воинов состоял из войлочной большой шапки, обматываемой цветными платками. Чем больше платков, тем выше чин. Такие же платки обвязываются вокруг живота. Красных яиц скорлупа. В Гиляне красили яйца только с одного бока и всегда в малиново-красную краску (религиозный обычай).

9. Вином запечатанным С белой головкой над черным стеклом Жены черные шли. Хлебников описывает внешний облик иранской женщины. Иранки носили «чадор» — покрывало (для горожанок оно обычно черное, закрывающее всю фигуру с макушки до пяток), на глаза надевали белое покрывало с решеточкой из ниток (мережкой) — рубандэ. Издали женщина в такой одежде походила на бутылку с белой печатью наверху.

10. Голые шары черепов. Имеется в виду манера иранцев выбривать лоб; некоторые пробривают лоб до макушки, так что получается искусственная лысина. Прокаженные жены— с точки зрения мусульманской морали — проститутки.

11. Шире — наркотическое средство, составляемое из смеси перегара опиума или териака с гашишем.

12 13. Обе главки посвящены прогулкам Хлебникова по берегу Каспийского моря и залива Морд-Аб (Мертвая

вода) около Энзели. По словам очевидца, «числясь лектором Культпросветотдела иранской революционной армии, к весне Хлебников испросил разрешение поехать в Энзели. К атому времени Хлебников продал на базаре свой сюртук, и котором он приехал в Баку. Оставшись без сюртука, без шапки, без сапог, в мешковой рубахе и таких же штанах, надетых на голое тело, он имел вид оборванца-бедняка. Однако длинные волосы, одухотворенность лица и облик человека не от мира сего привели к тому, что персы дали ему кличку «дервиш» (странствующий монах)». В письме к родным Хлебников сообщал: «Стрелял из ружья в мечущих икру судаков… Руки мои порезаны большим судаком, ого я с берега хотел удержать… Меня здесь за длинные волосы окрестили дервишем».