Лагерь обреченных
Шрифт:
Придя домой, я разогрел скудный ужин, наскоро поел и стал на листе бумаги вычерчивать план подвала с расстановкой на нем всех интересующих меня лиц. Рядом с планом я выписал всех, кто мог иметь хоть какое-то отношение к убийству.
«Спать ложиться без толку, – решил я. – Пока порядок в голове не наведу, все равно не усну. Лучше немного поработаю перед сном, чем до утра в кровати ворочаться буду».
Как учили меня в Омской высшей школе милиции, вначале надо разобрать действие и, отталкиваясь от него, реконструировать всю картину происшествия.
Итак, судя по позе трупа, Сыч и его противник встретились лицом к лицу посредине туалета, рядом с раковинами умывальников. Нападавший зашел в туалет вслед за Сычом и один раз очень сильно ударил его кулаком в висок. Височная
Что должен делать человек, только что убивший другого человека? Он должен спешно покинуть место происшествия, а не ждать, пока под головой Сыча набежит лужица крови, чтобы обмакнуть в нее палец и нарисовать на зеркале руну смерти. Вывод: удар в голову потерпевшего нанес один человек, а руну нарисовал другой. Если действия напавшего на Сыча человека наверняка имеют веский мотив, то зачем кто-то нарисовал нацистский знак, да еще кровью убитого, пока непонятно.
Сыч – ветеран органов НКВД, на фронте не был. Если у него есть серьезные враги, то только среди бывших заключенных, которых он охранял. Обратное предположение – Сыч во время войны мог работать не в системе ИТУ, а нести службу по охране особо важных объектов: мостов, электростанций, военных заводов. Что делал убитый во время войны, я не знаю, так что мотив его убийства остается загадкой.
Последний момент, относящийся к действию, – Сыч и его убийца встретились в туалете случайно. Опрос свидетелей показал, что за потерпевшим в этот вечер никто не следил, в фойе его не подкарауливал. Случайность встречи Сыча и его убийцы отметает возможный сговор между убийцей и человеком, нарисовавшим руну. При сговоре и запланированном преступлении два человека могли бы разделить между собой роли: один насмерть бьет Сыча, а другой, чтобы запутать следствие, входит в туалет через пару минут после убийства и рисует руну смерти.
Итак, проанализировав действие, я прихожу к следующим выводам: Сыч зашел в туалет справить нужду перед дорогой. Совершенно случайно туда же входит физически развитый мужчина. Между Сычом и его убийцей происходит очень короткий конфликт, буквально в пару слов. Незнакомец бьет Сыча в висок, видит, как он падает на пол, и уходит. Следом заходит еще один человек. Он, недолго думая, обмакивает палец в кровь, рисует на зеркале руну и выходит из туалета.
Теперь люди. В туалет заходят (если верить Кристине Ригель) Дегтярев, Трушкин и Сыч. Паксеев то ли заходит туда, то ли сразу же идет на цокольный этаж к Инге, пока неизвестно. Инга считает, что в туалет поднимался Антонов. Инге я полностью доверяю. Врать ей про Антонова нет никакого смысла. Инга женщина расчетливая, интриговать против меня, своего покровителя, она не станет. Через год или два, когда она окрепнет, установит в поселке крепкие связи с влиятельными лицами – тогда да, она может показать мне фигу. А пока – нет.
У Инги в городе с Журбиной была похожая история: когда Наталья Павловна дала ей работу и жилье, Инга ей руки готова была целовать, а потом поступила в отношении Журбиной очень некрасиво. За что и была изгнана из города в Верх-Иланск.
Еще в туалет заходил учитель. Простое и объяснимое действие – оправление естественных надобностей он зачем-то постарался замутить рассказом об Инге с Паксеевым. Про меня и Ингу в поселке многим известно, хотя я оставался ночевать у нее всего несколько раз в самом начале лета и пару раз в конце июля. В августе в Верх-Иланск приехала Марина Антонова и прямо заявила – если сорвешься и переспишь с другой бабой (зашел-вышел-забыл), то пускай это будет кто угодно, только не Инга! Логику Маринки можно понять: я ей не муж, чтобы верность хранить, и не монах, чтобы вести целомудренную жизнь, с кем-то встречаться все равно буду. Меня за это никто не осудит, и на Маринку никто в поселке пальцем показывать
Учитель, рассказывая мне об Инге с Паксеевым, хотел отвести мое внимание от туалета. Зачем? Он заходил в туалет, увидел труп и вышел, никому ничего не сказав, а теперь боится, что его обвинят в убийстве? Или он боится обвинения в том, что это он нарисовал руну? Что-то уважаемый учитель скрывает, что-то он видел в туалете, о чем говорить не хочет.
После сопоставления всех лиц, проходивших мимо входа в туалет, их физического телосложения и степени опьянения у меня вырисовывается один реальный подозреваемый – Антонов Михаил, отец двух дочерей, к одной из которых я питаю теплые чувства.
Я прекрасно помню первые дни, когда в общаге стало известно, что меня переводят для дальнейшей службы в Верх-Иланск. Все общежитские девушки, для которых я еще вчера был достойным женихом, узнав о переводе, разом потеряли ко мне всякий интерес. Даже моя бывшая невеста Лариса Калмыкова не нашла пары слов, чтобы поддержать меня в трудную минуту. Могла бы сказать: ты, мол, крепись, жизнь со ссылкой в Верх-Иланск не заканчивается, когда-нибудь вернешься в город! Нет, она предпочла изобразить, что вообще со мной не знакома. Да что там девушки, если общежитские парни пришли ко мне, мол, продай нам свою фирменную «Монтану», в Верх-Иланске в ней все равно некуда ходить. Там, мол, всего две асфальтированные улицы, и по тем коровы ходят. Из принципа не продал, хотя, как оказалось, в поселке действительно всего две асфальтированные улицы, но скотину по ним не гоняют. Эти две улицы – центр поселка, там коровам делать нечего.
Только для одной Маринки Антоновой я не превратился из «первого парня на деревне» в изгоя. Как мы с ней встретились в моей кровати, так до самого моего отъезда не разлучались. Она вообще очень спокойно отнеслась к моей ссылке. Немудрено – она до отъезда на учебу в город всю жизнь прожила в Верх-Иланске, и для нее он был малой родиной, а не отдаленным глухим местечком. Коров на улице она не боялась.
После окончания техникума Марина по распределению попала на хлебокомбинат, в общежитии которого мы познакомились. На хлебозаводе она работала сменным технологом и была у руководства завода на хорошем счету. Как только до директора хлебокомбината дошли слухи, что между мной и Антоновой установились тесные отношения, тот забеспокоился, как бы она не вышла за меня замуж и не переехала в Верх-Иланск. Чтобы удержать ее на месте, дирекция предприятия предоставила Маринке, незамужней бездетной девушке, отдельную комнату. По иронии судьбы, единственной свободной комнатой оказалась та, в которой раньше жил я. Но и это еще не все. Директор завода вызвал Маринку к себе и в присутствии всего руководства хлебокомбината торжественно пообещал, что к концу ее отработки, то есть в августе следующего года, предоставит ей ордерную комнату гостиничного типа. Взвесив на жизненных весах замужество и перспективу получения ордерной гостинки, Маринка предпочла остаться в городе и дальше работать на хлебозаводе.
А я остался предоставленным самому себе, хотя серьезно подумывал, что мы распишемся с Мариной и она переедет ко мне, в комнату в бараке, на право проживания в которой никаких документов у меня не было. Эта комната – служебное жилье, и сколько ты будешь в ней жить, решает начальник РОВД единолично. Пока работаешь – живи, перевелся в другое место – ключи на стол.
Теоретически был у нас с Мариной еще один вариант продолжения отношений: мы расписываемся, но живем раздельно: она – в городе, я – в поселке. Как только она заикнулась о раздельном проживании, так я пресек этот разговор в корне. Мне в Верх-Иланске была нужна жена, которая взвалила бы на себя весь быт, а не просто штамп в паспорте. Это для Марины в городе свидетельство о браке – документ, подтверждающий статус замужней женщины, а мне обручальным кольцом на правой руке хвастаться не перед кем. Кольцо мне картошку не поджарит и в магазин за хлебом не сходит.