Лагуна Ностра

Мюллер Доминика

Дело о незаконном усыновлении, которое комиссар воспринял как личное оскорбление, заставило его сосредоточиться на местных новостях. В нашей «Гадзеттино» не прочитаешь ни про групповое изнасилование в подвале — потому что у нас нет подвалов, ни про дорожную аварию — потому что у нас нет ни дорог, ни гаражей, ни автобусов, ни светофоров. У нас нет даже окраин, бедняцких гетто, мы защищены от них водной границей Лагуны, где уже начинается купальный сезон. Из-за ранней жары в городе множатся незаконные веранды и террасы, против которых прокурор грозится применять самые строгие меры. В Каорле, на побережье, реклама кока-колы, в которой

юная кривляка признается, что «предпочитает кушать макароны у бабушки, чем идти в ресторан», задела местного мэра, убежденного, что, побуждая граждан потягивать ее пойло дома, мультинациональная корпорация из Атланты подрывает благосостояние Каорле. Водная «скорая помощь» пять часов добиралась на остров Пеллестрина по вызову к одной пожилой даме, которой, правда, было не так уж и плохо, судя по тому, с какой энергией она переполошила по этому поводу всю прессу. В Кастелло один юный влюбленный, получив отставку у возлюбленной, пустил себе пулю в лоб. Он оставил предсмертную записку — к досаде Альвизе, который закрыл дело меньше чем за день. На Риальто туриста так помяли в толпе у самого отеля, что он был в коме отправлен в больницу. На набережной Скьявони продавец контрафактных сумок, спасаясь от полиции, сбил с ног семидесятилетнюю туристку, и коренные торговцы жалуются теперь на слишком снисходительное отношение городских властей к нехорошим иностранцам, которые распугивают хороших. В историческом центре право на убежище применяется лишь к тем, кто платит, благодаря кому все вертится, кто плавает в гондолах, заказывает ужины при луне, ходит на экскурсии во Дворец дожей, в собор Святого Марка и на стекольный завод в Мурано. Эти славные туристы приезжают в Венецию, чтобы отвлечься от своих повседневных забот, а не для того, чтобы подвергать себя материковым опасностям, от каковых и должен оберегать их Альвизе Кампана. И уж конечно, скандал между горластым плотником и его соседкой на Сан-Марко — это не то, что может привлечь интерес комиссара. Вот он и спасается от скуки, слушая сообщения о разыгрывающихся на планете кровавых бойнях и не решаясь признаться самому себе, что славный, загадочный трупик — это все, что ему нужно для счастья.

На днях вечером, сидя на альтане, он снова открыл ящичек Каталины Доци, венгерской проститутки, раздавленной грузовиками. Убийцы, бросившие ее на дороге, попали в поле зрения видеокамеры наблюдения на бензозаправке. Это какими надо быть кретинами, чтобы, собираясь убивать девушку, не подумать, что тебя могут заснять на видео, возмущался Альвизе, опираясь на лично собранные данные, подтверждающие его же идею об общем кретинизме преступного элемента. Недавние заключения судмедэксперта из Местре, извлеченные из ящичка трупа на железнодорожных путях, склоняют следствие в сторону преднамеренного убийства, и брата крайне удивляет, что результаты вскрытия стали известны только через три месяца. Вот уж действительно, при таких скоростях тайна железнодорожного трупа будет раскрыта не иначе как нашим Виви, когда он тоже станет самым молодым полицейским комиссаром страны.

Мне стало грустно за него. Я сказала, что, может быть, ему повезет и скоро и в наших краях объявится утопленник, висельник, задушенный, зарезанный, в общем, какой-нибудь кровавый труп, на что он заорал, что я совсем рехнулась — говорить такое при Игоре, который изо всех сил старается сделать нам приятное. В последнее время с ним совершенно ни о чем

нельзя говорить, с этим Альвизе: ни о наших неизвестных Рембрандтах, ни о его Матильде, против которой, как он считает, мы опять строим козни. Альвизе ошибается Зачем нам строить какие-то козни, когда наш дом и сам отторгнет любое инородное тело. Думаю и это здесь задержится ненадолго: его спугнет вонь наших растворителей и ядовитые испарения наших лаков. Чтобы продемонстрировать брату нашу добрую волю, мы предложили этой Матильде солнечным днем прогуляться по Лагуне. Разве мы виноваты, что у нее на солнце краснеет кожа? Что, нам надо было приделать к пуппарино откидной верх, как на музейных гондолах?

Всю неделю стояла давящая жара, какая бывает в самый разгар лета. В воскресенье, последнее воскресенье мая, на исходе хороших деньков, которые скоро разразятся громом и молниями летних гроз, брат повез всю семью на праздник Сенса [71] — обручение дожа с Адриатическим морем. Наш мотоскафо присоединился к вереницам лодок, заполнившим залив Сан-Марко до монастыря Сан-Николо в Лидо, где люди в карнавальных костюмах ждали торжественного момента, когда дож бросит в волны обручальное кольцо. Эта церемония, подкрепленная регатами, обильной едой и винами, отмечается в память «Адриатического братства» былых времен. Праздник заканчивался концертом, и мы увидели, как вперед вышел маленький мальчик и хрустальным голоском запел «Ascendit Christus in altum» [72] . Это был наш Рамиз, в желтых бархатных пышных штанишках, в берете с плюмажем и шелковых чулках (в такую-то жару!), и от него исходило такое сияние, что Альвизе отошел в сторону, чтобы скрыть от нас увлажнившиеся глаза — непозволительная слабость для комиссара полиции.

71

Праздник Сенса — один из самых пышных и зрелищных праздников Венеции, празднуется в мае, в воскресенье после дня Вознесения Господня.

72

«Вознесся Христос» (лат.).

Это было здорово. Даже Игорь пересмотрел свою веру в то, что вещи таковы, каковы они есть. Бывают минуты, когда жизнь кажется прекрасной и так и хочется плыть к заливу Сан-Марко в лучах заходящего солнца. На здании Морской таможни, на вершине каменного треугольника, отделяющего Большой канал от канала Джудекка, вращается на ветру золотая фигура Фортуны, покровительницы Венеции, и ничто — ни время, ни превратности истории — не смогло заставить ее спуститься с этой высоты. Она наблюдает за горизонтом, стоя на макушке земного шара, покоящегося на плечах двух атлантов, которых мы назвали Альвизе и Виви, и брат улыбнулся, умилившись таким славным положением вещей.

Вот уже полторы тысячи лет — может, чуть больше или чуть меньше, — как мы, жители Лагуны, привыкшие к нашей уязвимости, плаваем при любой «большой воде». Находясь все это время под защитой Фортуны, Венеция верит в свою вечность. И подобно ей, члены семейства Кампана верят, что их дворец выстоит при любых обстоятельствах, плохих или хороших, и что он их переживет.

Мечты не хороши и не плохи, мечты — это мечты.