«Лахтак». Глубинный путь(изд.1960)
Шрифт:
— Юра едет со мной. Он сейчас работает над диссертацией, тема которой связана с моей болезнью… Очевидно, он ищет новые способы ее лечения. До свиданья.
— До свиданья, — тихо ответил я.
Вдруг, уже у самой двери, Лида обернулась:
— Юра сменил свою профессию ради меня. Он специально перешел в медицинский институт, когда узнал, что я заболела. Он посвятил мне свою жизнь… — Она не закончила, потому что в это мгновение в дверь постучали.
Лида повернулась и столкнулась в дверях с Догадовым.
— Можно? — спросил он.
—
Но девушка уже спускалась в вестибюль.
— Так вот кто у вас бывает! — с усмешкой сказал Догадов, когда я возвратился в комнату.
Я взглянул на него так, что усмешка мгновенно исчезла с его лица.
— Лидия Дмитриевна Шелемеха завтра уезжает в Ессентуки и любезно занесла мне некоторые сведения о лаборатории металлов, где она работает, — холодно пояснил я. — Как вам известно, я писал об этой лаборатории и буду писать еще.
— Знаю, знаю… Прекрасный очерк у вас получился.
Это было сказано так искренне, что я изменил тон, тем более что Догадов тут же добавил:
— Я к вам зашел с новостью.
— С какой именно?
— Скоро мы с вами распрощаемся. Я уезжаю.
— Куда?
— Надоело сидеть и возиться с правкой корреспонденции. Хочу писать сам. Я договорился с Антоном Павловичем, что поеду специальным корреспондентом «Звезды» на Урал. Подвластная мне территория — весь Урал и вся Западная Сибирь до самого Байкала.
— Ого! Тогда я, по всей вероятности, весной приеду к вам в гости. Ну, а Новый год вы все же встретите здесь?
— Должно быть. Говорят, что на встрече Нового года в редакции будет много выдающихся людей. Антон Павлович надеется даже на Саклатвалу, хотя академик никогда не ходит на банкеты.
— Не знаете, кого еще приглашают?
— Видел у секретарши список. Всё старые наши друзья и новые светила технической мысли — Самборский и Макаренко… Кстати, говорят, будто Самборский в разговоре с кем-то сказал о Макаренко: «Если бы это не мой бывший друг, то я подумал бы, что это вредитель». В чем дело? Они поссорились?
— Не имею ни малейшего представления, — ответил я и, зная склонность моего коллеги посплетничать, промолчал о сегодняшнем заседании комитета.
13. ПОД ЕЛКОЙ
В конце декабря погода начала портиться. Наступила оттепель. В городе совершенно исчез снег и не осталось никаких признаков зимы. Казалось, вернулась осень с туманами, дождями и грязью. Метеорологи сообщали о вторжении на Европейский континент теплых масс воздуха, рассказывали о циклонах и антициклонах, но на вопрос, интересовавший обыкновенных граждан, а особенно конькобежцев, хоккеистов, лыжников и вообще любителей зимнего спорта, когда снова начнутся морозы и выпадет снег, не отвечали. Перед Новым годом стало так тепло, что форточки в комнатах день и ночь оставались открытыми, и было смешно смотреть, как, шлепая по грязи, прохожие тащат на плечах елки.
Редакция «Звезды» тоже
Кроме, так сказать, служебного патриотизма, у меня было очень важное основание встречать Новый год именно в редакции. Стало известно, что тридцать первого декабря правительство слушает доклад академика Саклатвалы.
На заседание членов правительства никого из комитета не пригласили, но Черняк должен был увидеться с академиком сразу же после окончания заседания, а от него приехать в редакцию на вечер…
Одно препятствие едва не помешало мне пойти на встречу Нового года. Я мог встретить Макаренко. Я должен был отдать инженеру письмо Лиды, но вот уже несколько дней искал это письмо и никак не мог найти. Куда оно девалось, этого я никак не мог понять.
Не раз случалось, что я прятал какую-нибудь нужную вещь и находил ее только через несколько месяцев. По всей вероятности, то же самое случилось и теперь. Я страшно ругал себя за неряшливость и беспорядочность. Снова и снова я обыскивал всю комнату — письмо словно растаяло. Но не могло же оно в самом деле исчезнуть!
Перед тем как ехать на вечер, я еще раз поискал его и снова не нашел.
В редакцию я приехал без четверти одиннадцать и застал там довольно много народа. Черняка еще не было. Не было также и Шелемехи. В одном из отделов я увидел Самборского, а в большой комнате, возле роскошной елки, — Макаренко. Догадов держал его под руку и что-то рассказывал.
Догадов сразу же ухватился за меня, затараторил о своем отъезде на следующий день, оставил мне кучу поручений: способствовать помещению его корреспонденций, отвечать на письма, последить за своевременным переводом гонораров — все, что может сказать друг-журналист, когда уезжает в длительную командировку.
— Мы еще успеем обо всем условиться, — сказал я ему. — Дайте посмотреть на елку.
— Елка необыкновенная, — проговорил Ярослав.
Действительно, елка, густая, развесистая, с широким основанием, с блестящими ярко-зелеными иголками, была замечательно красива. На ее верхушке сияли семь серебристых звезд, напоминавших созвездие Малой Медведицы; самая высокая из них должна была быть Полярной звездой. На золотых и серебряных цепочках, опоясавших елку, слегка покачивались куклы и игрушки.
— Следите за елкой, — сказал Догадов, — я вам что-то сейчас покажу.
Он подошел к стене и щелкнул выключателем. Тихонько загудел мотор, и елка медленно закружилась перед нами, показывая себя во всей красе.
— Техники не могут без выдумок, даже когда речь идет о елке, — засмеялся Ярослав.
Догадов остановил елку и отправился в другие комнаты. Мы еще немного постояли возле дерева и тоже отошли.
— Ярослав Васильевич, — обратился я к инженеру, — я очень виноват перед вами.