Лаки Лючано: последний Великий Дон
Шрифт:
— Я предлагаю на время операции объединить усилия всех правоохранительных служб с целью создания для гангстеров невыносимых условий жизни. Вот как я себе это представляю: необходимо одновременно нанести удары по всем сферам нелегального бизнеса. К сожалению, сэр, приходится констатировать факт, что кое-где — например, в гарлемском дивизионе — полицейские смотрят сквозь пальцы на махинации букмекеров, запрещенные лотереи, торговлю наркотиками и проституцию. Гангстеры привыкли к безнаказанности. Но я думаю, мы сможем заставить каждого офицера как следует выполнять свой долг. Мы выметем с улиц всех пушеров, букмекеров и шлюх, прикроем все притоны, устроим облавы и полицейские рейды. Кроме того, я предлагаю прибегнуть к системе профилактических задержаний.
Смелое предложение Полленгаста понравилось полковнику Валлентайну. Он радостно потирал руки:
— Фактически мы объявим этим негодяям самую настоящую войну.
— Да, сэр. Именно войну. Я уверен, свой карман им гораздо дороже, чем шкура Лепке.
Через несколько дней шеф полиции пригласил на совещание всех руководителей силовых структур Нью-Йорка. Присутствовали: генеральный прокурор Дьюи со своими заместителями Геблом и Гурфейном, шеф ФБН Генри Анслингер, директор департамента ФБР Дональд Шеффилд, начальники отделов по борьбе с индустриальным рэкетом и организованной преступностью Уильям Скотти и Мартин О’Коннор. Идея Полленгаста «вышибить дух» из гангстеров явно пришлась по вкусу всем присутствующим. Не откладывая в долгий ящик, они приступили к разработке плана операции, которая получила громкое кодовое название «Немезида».
В операции «Немезида» одновременно принимали участие около трех тысяч полицейских и федеральных агентов. Жизнь гангстеров обратилась в ад. Как нарочно, все началось в субботу, и примерно восемьдесят бандитов были арестованы прямо за столиками своих любимых ресторанов. Им предъявили совершенно идиотские обвинения, бросили в камеры на хлеб и воду и стали допрашивать по методу «развернутого конвейера» в течение сорока восьми часов почти без перерывов. В понедельник всех арестованных так же неожиданно отпустили. На следующий день Генри Анслингер спустил с цепи свои отряды. По всему Нью-Йорку было арестовано около двухсот розничных торговцев наркотиками. Затем пришел черед букмекеров, а далее — проституток. В те жуткие дни тюрьмы были переполнены на 250–300 процентов выше нормы. Арестованные спали в камерах буквально друг на друге. Прессинг властей достиг точки эскалации. Гангстеров задерживали ежедневно за малейшие проступки, будь то превышение скорости или перочинный ножик в кармане, который при составлении рапорта превращался в холодное оружие. Часто полицейские при обыске в домах либо автомобилях бандитов сами втихомолку подбрасывали пакетик героина, меченые деньги, ствол. Во всех ночных клубах, барах, ресторанах, где бывали гангстеры, почти каждый вечер проводились рейды и облавы. Телефоны преступников открыто прослушивались, сыщики круглые сутки висели у боссов на хвосте, вся переписка подлежала безжалостной перлюстрации. Для главарей преступного мира успешное ведение нелегального бизнеса стало невозможным. Операция «Немезида» все продолжалась и продолжалась. Синдикат нес колоссальные убытки. Остановить это безумие никто не мог. Власти передали свое условие: выдать Лепке, живым или мертвым. На исходе четвертой недели «крестового похода» вплотную встал вопрос: не должен ли Луис Бачелтер пожертвовать собой ради общего блага?
3 мая состоялась чрезвычайная сходка Высшего Совета. Начало было безобразным: Лепке сцепился с Томми Луччезе. Суть конфликта была в том, что Томми давненько подумывал о возможности прибрать к рукам рэкет в сфере производителей готового платья. В последнее время в связи с усилившимся давлением со стороны полиции Лепке почти не покидал своего убежища во Флэтбуше. Используя то, что его рука ослабла, Томми Луччезе стал потихоньку оттирать людей Бачелтера, а затем открыто направил группу рэкетиров к нескольким подконтрольным Лепке предпринимателям с требованием переадресовать налог за защиту.
— Никто не смеет топтать мои грядки, даже если я в бегах, — заорал он, — слышишь, ты, поганец, швейное дело принадлежит мне!
— Кричи дома на свою жену, мать твою, — огрызнулся Луччезе.
— Трехпалый придурок! — возопил Лепке еще громче, — если ты будешь дальше лезть в мой бизнес, я тебе ни одного пальца не оставлю, так что нечем будет в носу ковыряться, а нос отрежу еще раньше! [39]
— Но еще раньше я отрежу тебе яйца, — бросил Томми.
39
В юности Томми Луччезе однажды попал в передрягу. Во время перестрелки пуля чиркнула его по правой руке, отбив два пальца — мизинец и безымянный. С тех пор за ним утвердилось прозвище Трехпалый.
Оба босса чуть не подрались, но их успели растащить. Фрэнк Костелло, председательствовавший на сходке, стукнул кулаком по столу:
— Уймитесь, черт возьми! У нас и так полно неприятностей. Только разборок еще не хватало. Луис, я поставлю твой вопрос перед Лаки. Завтра же. Тебя это устроит?
— Да, — прохрипел Лепке.
— Тогда оставь Томми в покое. Мы собрались здесь, чтобы поговорить о твоих проблемах.
Лепке встрепенулся:
— А у меня нет никаких проблем.
— Я так не считаю. И никто из наших друзей не считает так. Извини, Луис, но в том, что сейчас творится на улицах, есть и твоя вина.
— Эй, Фрэнки, эй, не надо канифолить мне мозги. Эта сволочь Дьюи мог выбрать мишенью любого, даже тебя.
— Но он выбрал тебя. И об этом сейчас разговор.
Лепке нахмурился:
— Что ты пытаешься мне пришить, Фрэнк?
— Лу, мы потеряли за этот месяц более миллиона долларов, — вмешался Мейер Лански, — и тебе известно, какое условие поставил нам Дьюи.
Лепке поочередно рассматривал лица всех боссов и на каждом находил выражение угрюмой озабоченности. Это не сулило ему ничего хорошего. Невероятно, но они считали его реально виноватым.
— Выход только один, — твердо заявил Костелло, — ты должен сдаться властям. Со своей стороны мы позаботимся о том, чтобы ты не попал в когти Дьюи. А когда все утихнет, через пару лет устроим тебе досрочное освобождение.
— Да вы что?! — рявкнул Лепке. — Никаким чертовым властям я сдаваться не собираюсь!
— Ты должен сделать это ради всех нас. Пойми, они не остановятся. Еще две-три недели — и наши предприятия вылетят в трубу.
— Я хочу поговорить с Чарли!
— Я уже разговаривал с ним, — веско произнес Костелло. — Он тоже заявил, что иначе нельзя. Послушай, Луис, что тебя беспокоит? С тобой обойдутся вполне корректно. Получишь десять лет за торговлю наркотиками и через три года выйдешь на свободу. Весь твой бизнес останется за тобой. Насчет тебя я вел переговоры с Джоном Эдгаром Гувером. Этот тип ради того, чтобы создать себе рекламу, на уши встанет. Услуга за услугу: он создает себе репутацию национального героя, сумевшего арестовать «врага общества номер один», ты получаешь пустяковый приговор. Все справедливо, не так ли?
— Говорю тебе, Фрэнк, в тюрягу я не пойду, — отрубил Лепке.
— Тогда ты рискуешь остаться в одиночестве, а в этом жестоком мире одиночки не выживают. Помнишь, как было с Шульцем?
Намек был слишком недвусмысленный. Лепке сжал руки в кулаки. Впрочем, еще неизвестно, кто кого. Пока у него оставался такой козырь, как «Корпорация убийств», он сам мог ликвидировать любого из присутствующих боссов. Другое дело, что это не поможет избавиться от преследования властей.
Лепке встал: