Лакомство Зверя

Берт Белла

Девчонка стояла в шаге от меня. Ее разноцветные глаза были налиты злостью, губы поджаты, на щеках пылал румянец. Я слышал, как стремительно бьется ее сердце.

Но единственное, чего хотелось мне — сгрести ее в объятия и никогда не отпускать.

Желание сделать девчонку своей было сильным, и я не мог ничего с этим поделать. Более двух месяцев держался от нее подальше, пытался выкинуть из головы, забыть, похоронить воспоминание о нашем поцелуе. Полностью сконцентрировался на наших отношениях с Маргаритой. У меня даже стало получаться не думать о девчонке. Правда для этого приходилось временно отключать сознание

зверя. Тот дико тосковал по запаху Мирославы. Предатель.

На выставке я категорически не хотел показываться — знал, что Двенадцатый пригласит ее. Но Маргарита настояла.

Я уловил тонкий аромат леса задолго до того, когда девчонка вошла через двери здания галереи. И весь вечер, в каком бы зале мы не находились, я ощущал ее запах. Зверь словно с цепи сорвался, а я начинал постепенно терять самообладание.

А самое забавное, что если раньше я не понимал, что со мной происходит, то сейчас осознал истину сказанных мне ведьмой слов.

— В легендах о двуликих нет ничего, чтобы могло указывать на твое состояние. И в наших письменах тоже ничего такого нет, — произнесла старушка Лаварда, ловко связала пучок ароматных трав и забросила тот в хлопковый мешочек. Ведьма улыбнулась. — Голубчик, да ты просто влюбился.

— Не может быть, — не сдавался я. — Я был влюблен раньше, да и сейчас влюблен. В свою девушку.

Госпожа Лаварда резко схватила мою ладонь, наклонилась к ней и, сощурившись, от чего морщины в уголках ее глаз сложились гармошкой, принялась всматриваться в линии.

— Хм-м-м… — вздохнула старшая ведьма. Стала растирать мою ладонь пальцами и шептать что-то непонятное. Кожа стала горячей, но прежде чем вспыхнуть огнем, старушка завершила заклинание и отпустила мою руку. Выдвинула вердикт: — Нет, голубчик, ты не был влюблен ранее. Видишь ли, ты состоишь из двух существ: человека и зверя. — Красные глаза ведьмы словно заглядывали в самую мою суть. — А значит, что и твой зверь может влюбиться, а можешь — и ты. Но любовью это не назвать, по крайней мере, в твоем случае.

Я задумчиво почесал затылок. Эта старушка умеет запутать.

— Любовь двуликих — это когда обе половины выбирают одно и то же существо. В твоем случае, это молодая девушка с разноцветными глазами. Да, да, я вижу ее в твоих двух сердцах.

Я молча стоял посреди небольшой деревянной кухоньки и пытался осознать смысл услышанного.

Старшая ведьма поднялась со скамьи, взяла мешок, наполненный травами и всучила его мне:

— Вот, держи. Поможет успокоить зверя и тебя. Твоя избранница не так проста, как кажется. Ты знаешь, что она не совсем человек?

В избу постучали, и старушка засуетилась.

— Так, все, голубчик, твое время истекло. Пей травки, когда совсем будет трудно, и наберись терпения. Ступай, ступай! — Она похлопала меня по пояснице — место, до которого позволял ей дотянуться ее рост, и улыбнулась.

«Кажется, мы оба влюблены», — обратился я к своему зверю, и тот

согласно прорычал.

— Как пожелаешь, — ответил я Мирославе.

На ее лице появилась победная улыбка, а злость и негодование, наполняющие сердце девчонки еще секунду назад, растворились подобно призрачному туману на рассвете. И на моей душе стало легко.

— Только не здесь, сама понимаешь, почему.

* * *

В личном флайте Идана играла классическая музыка. Мы постепенно приближались к защитной стене.

— А нас точно пропустят? — поинтересовалась я, вглядываясь в ночную темноту города.

Чем ближе мы подбирались к стене, тем меньше домов встречалось на нашем пути, тем меньше света было вокруг.

— За стеной не одни мы живем, — ответил Торн, сидевший впереди на пассажирском сидении и следивший за дорогой.

У меня в голове не укладывалось, насколько отличаются обычные люди от тех, у кого есть связи в высших кругах и большое количество денег.

После событий в переулке галереи прошло две недели. Меня выписали из больницы на следующий день, а Марго — не сразу. Сестра только вчера вернулась домой. Доктор убедил ее в том, что ей необходим покой, что нужно глубокое обследование и несколько тестов для подтверждения первичных результатов ее анализов. С ней все оказалось в полном порядке, ну, на физическом плане. Эмоционально Марго была вымотана. Они все же расстались с Иданом, и в этот раз это было его инициативой. И за это я его возненавидела.

Сестра позвонила мне посреди ночи под предлогом бессонницы, но не нужно было быть экстрасенсом, чтобы определить ее депрессивное состояние. В ту же ночь после тяжелого разговора с Марго я настрочила очень красноречивое сообщение Идану.

Сначала хотелось написать: «И чтобы духу твоего в наших с Марго жизнях не было». Но я понимала, что мне нужен Идан, а точнее мне нужно то, чем он обладал — связи, деньги, информация и ресурсы. Я планировала продолжать с ним деловое общение. Поэтому я отправила ему стандартное:

«Ты самый настоящий осел! Лучше девушки тебе во всем мире не найти!»

А на следующее утро мне пришел ответ:

«Уже нашел».

Эта фраза до сих пор не выходит у меня из головы. Я даже в сети полазила, но не смогла найти ни толики информации о новой пассии мэра города, ни единой зацепки. С другой стороны, оставаться инкогнито с его-то ресурсами не сложно.

Ведь благодаря Идану, Торну и всей их стае, я и Маргарита остались непричастны к происшествию в переулке. Ребята наняли программистов, веб-художников и гейм-мейкеров, чтобы в ту же ночь, на видеосъемке с камер наблюдения, запечатлевших меня с сестрой, изменить одежду и лица нам обеим. А потом ребята заказали актеров, которые по сей день, наверное, отыгрывают наши с Марго роли в ту ночь.

Кстати, монстр, напавший на нас, не был похож ни на моих приятелей-оборотней, ни на тех, что обитали за стеной. Он был иным. Как предположил Торн: «Новый модифицированный вид».

В это трудно поверить, но профессор Змеев, который попал в состав государственной команды ученых и докторов, изучающих то чудовище, подтвердил догадку Торна. А, да, господин Змеев теперь работает на стаю Идана. Ребята неплохо заплатили ему. Оборотням нужна свежая информация, крутящаяся в научных кругах, а профессор был самым подходящим источником.