Лакуна
Шрифт:
В Нью-Йорке ему нужно было отвезти ценные картины в художественные галереи, что он с успехом и исполнил. Вероятно, задержался, чтобы проследить, как развесят картины, и сообщить об этом миссис Кало-Ривере. Дружба с ней какое-то время поддерживала его на плаву; у нее же самой было великое множество друзей, и, видимо, она в его поддержке не нуждалась. Мне так кажется. Они с мистером Риверой в том же году снова поженились, вернулись домой и зажили прежней жизнью. Насколько я знаю, она никогда не предлагала мистеру Шеперду вернуться в Мексику. У него же самого в 1940 году, когда он прибыл в Америку, не было других планов, кроме как добраться до Вашингтона, отыскать контору адвоката и узнать адрес отца.
Контора оказалась на той же улице, где
Однако в конторе адвоката его ждал сюрприз. Отец его действительно переселился, но в лучший мир. Болезнь, о которой он вскользь упомянул в письме, оказалась злокачественной опухолью кишечника. Об этом мистеру Шеперду рассказал адвокат, к которому отец обратился перед смертью, чтобы привести в порядок дела земные. Он оставил сыну небольшую сумму денег и ключи от машины, той самой, о которой рассказывал в письме. «Шевроле родстер» той же модели, на которой мистер Шеперд учился водить в Мексике, только белый. Этот автомобиль пробыл у него десять лет. Я это точно знаю.
Вот так обстояли дела. Если он и воспринял произошедшее как знак, тот явно гласил: «Поезжай!» Он сел в машину и поехал. В те дни улицы Вашингтона были запружены автомобилями; в довоенное время бензин лился рекой. Мистер Шеперд ориентировался по указателям, ведущим из города, за неимением лучшего направляясь в сторону Мексики. Двадцать четыре года; во всем мире — ни единого друга, ни пристанища. Наконец он выбрался на автомагистраль Блу Ридж и поехал по ней до конца. Ему понравилось название. Он помнил его с детства; в то короткое время, что его мать и отец были женаты, семья жила в долине к западу от Вашингтона. Путешественник надеялся увидеть уходящие в небо синие горы, когда-то напоминавшие ребенку океан. Но сейчас он проделал сотни миль, не увидев ничего синего. Только серое небо да бурые горы, поросшие голыми деревьями; потом дорога внезапно закончилась. Это был государственный проект, и у правительства не хватило денег. Вот так мистер Шеперд очутился в Ашвилле. Кажется, стоял ноябрь. Молодой человек понятия не имел, что делать дальше. И остался в городке.
Ашвилл — не худшее место. Наш городок раскинулся на склонах Грейт-Смоки-Маунтинс; вокруг него — высокогорные вершины и вековые леса. По долине текут, извиваясь, реки Суоннаноа и Френч Брод; собственно, благодаря им и возник городок. Мистер Джордж Вандербильт счел выгодным добывать в горах уголь и лес и сплавлять на баржах по рекам (а впоследствии — перевозить по железной дороге). На этом он сколотил состояние, большую часть которого и по сей день можно видеть в поместье Билтмор. Если вам охота заплатить пятьдесят центов, чтобы взглянуть на миллион долларов, это можно сделать в любой день, кроме воскресенья. В особняке есть бесценные полотна, библиотека, сорок спален и шахматный столик Наполеона. Впоследствии, во время войны, мистеру Шеперду довелось работать в особняке, но на экскурсию он туда никогда не ходил.
В нашем городке, как и везде, есть свои негодяи и свои герои. В ноябре 1930 года обанкротился «Центральный банк и траст», в котором город держал все свои средства. Это была катастрофа. Городским служащим несколько месяцев не платили жалованье. Я тогда была машинисткой у начальника канцелярии муниципалитета, с трудом сводила концы с концами, но мы все равно ходили на работу. Потому что за простой нам тоже никто платить не собирался. Другие потеряли гораздо больше. Пустовали не только отобранные у хозяев и выставленные на продажу дома в лучших районах города — Гроув-парк, Бокетчер-маунтин, — но и старинные особняки в лесах вдоль Таннел-роуд, вьющейся вниз по склону Блу Ридж.
По
Миссис Битл привязалась к нему и даже позволила безо всякой дополнительной платы поставить «родстер» к ней в гараж. Мистер Шеперд долгие годы поддерживал этот автомобиль в порядке, хотя, разумеется, ближайшее время машине предстояло провести в гараже. В войну было невозможно купить ни новый автомобиль, ни бензин для старого. На заводах «Крайслер» делали танки, «Форд» собирал двигатели «Циклон» для бомбардировщиков; автомобили же и тот и другой выпускать перестали. Железная дорога вместо леса мистера Вандербильта перевозила людей и боевую технику, а аэропорт Ашвилл-Хендерсонвилл забрали военные. В особняках, пустовавших с тех пор, как город обанкротился, поселились семьи государственных служащих, которые рассудили, что у нас безопаснее, чем в столице, после нападения японцев на нефтезаводы в Лос-Анджелесе. Нацисты что ни день топили американские танкеры у самых берегов Каролины. Все боялись, что на очереди наши мраморные залы. По этой причине Национальная галерея перевезла большинство своих экспонатов на хранение в поместье Билтмор.
Мы гордились, что нам поручено хранить такое сокровище. Прежде нашему городку никогда не выпадала такая честь. Все было готово в мгновение ока. Тогда была на счету каждая мелочь: корсеты, туфли, заколки, — но мы не жаловались. Армейский корпус занял торговые ряды в центре города, что было даже к лучшему: все равно магазины стояли пустые. Ходили слухи, что в «Гроув-парк инн» сидят высокопоставленные военнопленные. Мы решили, что в гостинице держат под замком самого Муссолини; именно он лежит в огромных старинных ваннах, сидит в ройкрофтовских креслах и с тяжелым сердцем ждет заслуженного наказания.
Военные устраивали в Вудфин-хаус вечера танцев, но я не ходила. За год до Перл-Харбора мне стукнуло сорок, и любезничать с солдатами я уже была старовата. Хотя, конечно, в войну мы все в определенном смысле чувствовали себя молодо. Наш город снял трамвайные рельсы, чтобы послать на переплавку, а потом дошло дело и до железных решеток на старом здании тюрьмы! Мы считали, что во время войны ни у кого из американцев рука не поднимется совершить преступление. Все как будто слегка помешались.
Мистер Шеперд старался не привлекать к себе внимания. В пансионе гадали, почему его не призвали в армию. Остальные постояльцы были либо одинокие женщины, либо мужчины, по той или иной причине признанные негодными к службе. Мы решили, что мистер Шеперд, как многие его сверстники, не прошел по состоянию здоровья: вел он себя странно, держался особняком и был невероятно худ. Буквально кожа да кости. Многим мальчишкам пришлось так туго во времена Великой депрессии, что спустя десять лет, когда их призвали в армию, они не прошли медицинскую комиссию. Видимо, голодное детство дало о себе знать: либо сердце, либо зубы, либо ноги, но что-то в них непременно недотягивало до общих требований. И таких молодых людей, к сожалению, было немало, целых тридцать девять процентов. Я это знаю, потому что служила секретарем на призывном участке. Я повидала многое, и, насколько могу судить, мистер Шеперд явно принадлежал к их числу. Впоследствии его призвали на гражданскую службу, но об этом я еще расскажу.