Лали

Волсини Сергей и Дина

– Вот и напиши об этом.

Да о чем тут писать?

– Напиши, как есть. Правду. Покажи контраст! Контраст между тем, что он мог бы сделать и не сделал!

Нет, это слишком скучно.

– Ничего не скучно! Анализ, размышления – сейчас это на пике моды! Да и психология – твой конек!

Такое впечатление, что ему все равно, о чем будет книга, лишь бы я ее написал.

– А что если так, – звонил он еще через день. – Тебе нужны действия? Пожалуйста! Его огрели по башке, и он все забыл. А теперь увидел тебя и все вспомнил. Хватается за голову. Решает вернуть свои планы. И начинает что-то делать. Как тебе?

Да что делать-то? Он же ничего не делает!

– Придумай! Ты же писатель. Сделай его таким, каким бы хотел его видеть сам! Что он, по-твоему, должен был сделать? Вот об этом и напиши! И не забывай, на этот раз нам нужен хеппи-энд!

Ну уж это будет чистой воды обман. Я же знаю Кипила – он не такой. Он не переживает, что обо всем забыл. И ни о чем не сожалеет. Я не стану лепить из него другого человека.

– Я понял! – услышал я на следующий раз. – Хватит гоняться за привидениями, бросай этого типа к чертовой матери и пиши о себе! Ты же был там! Расскажи, как ты шел! Что чувствовал, что видел, кого там встретил. Личный опыт – это то, что нужно! Сейчас все с ума посходили на этом! Никто не хочет читать чьи-то выдумки! Всем подавай реалити! Дневники сейчас идут на ура!

Он думает, что горный трек это прогулка на

природе, идешь себе, глядишь по сторонам, а вечером сидишь с бокалом вина и болтаешь с соседями. Мой поход в Непале был одним сплошным выживанием. Да, там, кажется, было красиво. Но любоваться закатами мне было некогда. Как и думать о жизни. Мысли, если и приходили, обрушивались каскадом, и не было сил анализировать их на пути. О чем тут писать? Путеводителем я быть не хотел. А то, что пересмотрел и передумал после этого похода, касается только меня, я не хочу об этом говорить. Да и потом, тут нет материала для романа.

Так я сидел в раздумьях до самой ночи. В отеле мучился от жары, на пляже от невозможности писать и повсюду – от напора издателя. Черт бы его побрал! Я и без того чувствовал, что только теряю время.

– Садись и пиши. Прямо сейчас. Твоя история уже стучится к тебе. Она ждет тебя. Ждет, когда ты тоже будешь готов.

Это говорила мне мадам Альбабур, предсказательница. Если б мне не сказали, что она индианка, я бы решил, что она откуда-то с Кавказа. Монументальные черты лица, тяжелый взгляд, медлительная речь с излишне отчетливым выговором, и каждое слово увесистое как кирпич.

– О мой бог! У тебя так много мыслей в голове! – Это было первое, что она сказала, взглянув на мою ладонь. По ее тону понятно было, сколь невысокого мнения она об этой моей черте. Похоже, иметь много мыслей считалось у нее недостатком. – Тебе надо больше медитировать, успокаивать ум, иначе… – Она покачала головой, что ясно означало: иначе мне крышка.

Длинным ногтем с давнишним маникюром она водила по моим рукам, изучая линии, вздыхала и бросала на меня тревожные взгляды. Я был уверен, что сейчас мне сообщат плохую весть, и мысленно пожурил Чапрама, отправившего меня сюда. Но завершив осмотр, она распрямилась, сняла с носа очки и посмотрела на меня так, будто только что раскрыла тайного агента:

– Ты будешь писать. Много, много, много писать. Твои книги прославят тебя. На весь мир. Это твоя судьба. Хочешь ты или нет.

Она произнесла это с таким лицом, будто всей душой желала мне лучшей доли, но помочь ничем не могла. Я сказал, что уже пишу. Она победно улыбнулась:

– Вот видишь. Мадам Альбабур никогда не ошибается. Никогда!

Только всемирной славой пока и не пахнет.

– Тебя ждет большой успех, можешь не сомневаться. Тебе ничего для этого не нужно. Просто пиши. Не переставай писать. Остальное случится само.

Ее слова звучали как приговор. В ее глазах я был обречен писать, прославиться и разбогатеть.

– Я вижу тебя на пьедестале. Тебя награждают. Твои книги летят по всему миру, на запад и на восток, уф-фф… – Она раскинула руки, показывая масштабы моего успеха.

– А «Большую книгу» я получу? – вырвалось у меня.

– Что?

– Это премия такая.

– Нет, – отрезала она, посмотрев в свои карты. – Не вижу. В этом году точно нет. В этом году ты будешь писать. Эта книга уже близко, вот она здесь, около тебя. Это книга о человеке, который сумел преодолеть судьбу. Это личная история. Настоящая. Непридуманная. Ты не должен ничего сочинять. Ты просто напишешь правду, и книга понравится. Ее захотят прочитать все.

Сговорились они все, что ли? Эти же слова я слышу от издателя каждый божий день.

– Ты обязан это написать, – уловив мои сомнения, мадам Альбабур гипнотизировала меня взглядом. – Это нужно не только тебе. Это нужно всем. Всему миру. Не жди. Садись и пиши. Твоя история уже стучится к тебе. Она ждет тебя. Чем быстрее ты начнешь, тем лучше.

К тому времени, как я познакомился с мадам Альбабур, моя жизнь в «Паласе» достигла пика своей бессмысленности. Писать не получалось. Говорить с Кипилом нам было уже не о чем, и я чувствовал, что, если вскоре не уеду, скука и болтовня ни о чем, которой мы занимали себя при встрече, похоронят остатки нашей непальской дружбы. Я был сыт по горло яичницей с рисом, которые повар предлагал мне, когда бы я ни появился в буфете. Целыми днями я торчал на Палолеме – купался, обедал в разных кафе, а в остальное время сидел на песке, глядя на океан. Я думал, куда бы двинуть дальше. Пора было искать отель для жены. Мне нравился Палолем. Конечно, тут были и нищие, и надоедливые продавцы, бывало, заглядывали и коровы, оставляя после себя следы, а без них это делали собаки, сворами носившиеся по пляжу, не ведая ни страха, ни преград, но все это с лихвой окупалось: океан здесь был бесподобен. Смотреть на него, купаться в нем было сущим наслаждением. Вряд ли я мог бы найти пляж лучше, но с жильем здесь было туго. Я обошел ближайшие к пляжу отели, посетил так называемые апартаменты и новостройки, но так ни на чем и не остановился. У берега стояли одни только хижины, в которых я и сам не стал бы жить, не то что везти туда жену, а отели покрупнее и подороже, что находились в стороне от пляжа, стоили заоблачных, ничем не объяснимых денег и при этом тоже никуда не годились. Главное, им всем недоставало места. Ютиться в душных номерах, а днем топтаться у бассейна вместе с другими постояльцами мне совсем не хотелось. Не наездишься и на пляж, по такой-то жаре. Одним словом, Кипил здорово преувеличил, назвав эти места респектабельным курортом. Я принял решение ехать в другие края и напоследок заглянул в «Лали», для очистки совести. Он стоял по соседству с нашим «Паласом», и каждый день я смотрел на его стойкий непроницаемый забор, сквозь который мне ничего не было видно. Черные кованые ворота выходили на улицу и были единственным оживленным местом в нашей глуши: днем и ночью их подпирали охранники, запуская внутрь автомобили прибывших гостей, рядом, дожидаясь удачи, сутки напролет дежурили таксисты. Рикшей здесь не держали; по-видимому, гости отеля были слишком состоятельны, чтобы опускаться до индийской таратайки. У отеля был и другой вход, со двора. Ворота там были не такие парадные, но тоже с охраной, и по утрам я видел, как к ним рекой стекаются люди, – темнолицые индианки в пестрых сари и мужички в белых хлопковых одеяньях спешат туда на работу. Я не ждал никаких чудес. Ясно было, что отель дорогой, – помимо возведенной вокруг него таинственности, он, единственный из всех, владел собственным пляжем, и можно было только догадываться, какую сумму запросят за это богатство. К несчастью, я знал этот пляж. Он был в самом начале Раджбага, в мутных волнах которого я имел удовольствие однажды окунуться, и не обладал никакими преимуществами, за исключением того, что ограждал тебя от других – туристов, местных продавцов и попрошаек, и собак.

Но когда передо мной распахнули ворота и я шагнул внутрь, я почувствовал себя так, будто я на мгновенье умер и за какие-то заслуги отправился прямиком в рай. Мне открылась картина ошеломительной красоты. Увиденное поразило меня настолько, что и спустя время я не могу сказать наверняка, что впечатлило меня сильнее всего. В глаза ударил простор и гладкая зелень полей, лежащих по обе стороны от меня до куда хватало взгляда. Под ногами сиял чистотой асфальт, впереди стройнели аллеи, и, еще стоя у ворот, я ощутил непреодолимое желание поскорее

оказаться в их густой тени и подышать в их освежающей прохладе. Я поднял голову. Кроны могучих вековых деревьев отливали синевой на фоне тихого голубого неба, распростертые под ними поля искрились сочностью молодой, только что скошенной травы, меж ними бежали дорожки из розовой плитки. Живость красок кружила голову; после пыльной бесцветной улицы, по которой я ходил все эти дни, я не верил собственным глазам. Даже небо здесь было другим, и воздух пах по-другому. Впустивший меня охранник, не без поклона, передал меня в руки спешившего навстречу мне индийца, одетого в чалму и богатый узорчатый кафтан. Он повел меня в глубину аллей. Мы шли по сверкающим белизной дорожкам, по выпуклому деревянному мостку, под которым в прозрачной заводи вились золотисто-красные рыбки, мимо клумб, полыхающих безудержно яркими цветами ирисов и орхидей, и мне все хотелось ущипнуть себя – не во сне ли я все это вижу, неужели это Индия? Встречавшиеся на пути служащие останавливались, чтобы отвесить мне приветственный поклон, а мой Кафтан, по всему видно, человек не последнего ранга, вел меня с таким гордым и самозабвенным видом, что я чувствовал себя так, будто иду на прием к махараджам. По дороге мимо нас проплыли красиво одетые люди в кабриолете, на поле для гольфа шла игра – я увидел джентльменов в белых брюках и рубашках-поло, и таскавших за ними экипировку индийцев; все это напомнило мне романы Агаты Кристи и Вудхауса и времена, когда английская знать приезжала на отдых в свои индийские поместья. Ближе к зданиям начинается сад. Он окутывает отель до самого океана, объяснил Кафтан. Мы прошли вдоль скамей и глиняных скульптур, смотревших на нас с высоты своих пьедесталов, и приблизились к отелю. Пройдя сквозь колоннаду арок, мы очутились в лобби таких размеров, что люстры под потолком показались мне звездами в поднебесье, а люди в другой части зала точками, не крупнее муравья. Тут я ошалел окончательно и, потрясенный, оглушенный и пришибленный, предстал перед человеком по имени Чапрам. По-русски этот улыбчивый индиец говорил превосходно, а свое дело знал еще лучше. Не успел я и глазом моргнуть, как меня взяли под белы рученьки и увели внутрь – показали номер, в котором я буду жить, рестораны, в которых я буду есть, сады, по которым буду гулять, а для пущего эффекта усадили в кар и покатили по дорожкам вдоль волнистых гольфовых полей, довезли до самого пляжа, который, если глядеть на него с этой стороны, смотрелся на удивление живописно, и вернули меня в лобби готовенького и на все согласного. Ни ночи больше не хотел я оставаться у Кипила. При помощи Чапрама мне удалось договориться о внушительной скидке в обмен на обещание, что вскоре ко мне присоединится жена и мы проведем здесь еще немало дней, и уже через час отельный портер явился в «Палас» за моим багажом. Вечер я встречал в гостиной своего нового номера, обставленного со всем великолепием, положенным Востоку. Ужинал в ресторане. Ел среди хорошо одетой публики и наконец попробовал что-то более изысканное, чем пляжная еда. Чапрам, добрая душа, не позволил дать ему ни копейки, зато настойчиво приглашал на всякие отельные увеселения, и я догадался, что он получает процент от них. Поскольку ни гольф, ни лодочные поездки к дельфинам меня не увлекали, я выбрал массаж в отельном салоне да сеанс у местной знаменитости, мадам Альбабур, приехавшей в «Лали» всего на несколько недель, – очень уж Чапрам ее хвалил. Тело млело после крепкого массажа. Запах сладковатого масла, которым меня то и дело орошали в салоне, впитался в одежду, и, кажется, за ужином я благоухал не хуже садовых орхидей. В голове еще витали слова предсказательницы. Откуда эта женщина узнала, что я пишу? Все остальное наверняка лесть, но, быть может, тоже не лишенная смысла; так, во всяком случае, хотелось мне думать. Конечно, эти предсказания, как и массаж, и отличнейший шоколадный десерт – все это радости за мои же деньги, но, черт возьми, до чего они приятны после аскетичного житья у Кипила! В желудке у меня урчало от удовольствия, и, оглядываясь вокруг себя, я разве что мурзиком не мурлыкал. Вот где я должен писать, говорил себе я. Здесь мои герои. И здесь ко мне вернется вдохновенье – я знал это наверняка. Я чувствовал, что моя подруга муза вот-вот будет снова со мной.

Перед сном я вышел на воздух. Полная луна разливалась по небу, а в саду стояла уютная темная ночь. То там, то сям мелькали бесшумные тени – это рабочие наводили порядок на дорожках, равняли кустарники, подбирали листву. Больше никого не было видно, только раз прошлась, держась за руки, парочка влюбленных. В темноте задорными огнями горел отель – комнаты, в которых кто-то был, и рестораны – в них еще сидели. Многие расположились на террасах, пили вино и смотрели телевизор. Я тоже уже мог быть в номере – меня выманила на улицу чарующая ночь. Невозможно было не пройтись по саду, не посмотреть на небо, мне так этого не хватало у Кипила. Было безветренно, но остывающий воздух двигался, ходуном ходил. То обдавал волной парного молока, то пробирал пронзительной, едва не зябкой влагой. Разумеется, здесь не было комаров – еще днем я заметил расставленные повсюду ультразвуковые лампы, замаскированные под уличные фонари. На удачу, нигде не включали музыку, и мягкая ночная тишина лишь иногда прерывалась неторопливыми голосами и чьим-то смехом. Я все еще спрашивал себя: неужели это Индия? И все еще не мог поверить в свою удачу. Теперь мне не нужно никуда уезжать. Я думал о том, как обрадуется жена моей находке, и в мыслях уже водил ее по этому саду. Представлял, как она будет подолгу гулять по розовым дорожкам, сидеть на лужайке с неизменной книгой в руках. Как бросится фотографировать диковинные цветы и птиц, что плещутся в фонтане. Как понравится ей наша спальня и вид из окна. И мраморная ванна, и халаты с золотой оторочкой, и вся эта милая старомодная роскошь. Как она захочет пойти на массаж, а может быть, на уроки гольфа или уроки кулинарии у местного шефа. Как вечерами мы будем смотреть на закат сквозь шумные пальмы. Как поедем на Палолем. Как окунемся в океан и в настоящую туристическую Индию. Как вернемся в отель и с новой силой ощутим свое счастье. Как ты нашел это чудо, с восторгом в глазах будет спрашивать меня она? Я буду только плечами пожимать – не раскрывать же все свои секреты. Сам я буду писать. Номера здесь огромные, прохладные, и места в отеле хоть отбавляй. Хочешь, садись на террасе. Хочешь, в беседке на лугу – две округлые деревянные беседки сегодня попались мне на глаза, и сейчас, вспомнив об этом, я направился к ним, хотел проверить, получится ли в них сесть и писать. Это, конечно, не пушкинские ротонды, но, высокие и аккуратно сбитые, они все же придавали этой стороне сада особый шарм. Приблизившись, я вдруг увидел в одной из них чей-то силуэт. В темноте нельзя было ничего разглядеть, но кажется, там кто-то сидел. Подойдя ближе, я увидел, что это была женщина. Она сидела неподвижно. Оставаясь в тени деревьев, я смотрел на нее, гадая, что она могла делать тут в такой час. Читать было невозможно, да и в руках у нее не было ни книги, ни телефона. Может, кого-то ждет? Но она не оглядывалась по сторонам, и не похоже, чтобы кого-нибудь искала. Сидела она прямо, смотрела куда-то вдаль. Наверно, устала от шумной компании, решил я, или сбежала от надоедливого спутника. И уже собрался уйти, как вдруг силуэт в беседке задвигался, поднялся во весь рост, замахал руками. Кому она машет – кругом ни души? Потом она снова села, только теперь свободно, вытянув руки по обеим сторонам перил. Откинула голову, глядя в небо. Я посмотрел туда же, над нами висела ровная белая луна. До меня донеслось длинное отчетливое «Ахх!..», полное блаженства. Надо же, подумал я. Не один я наслаждаюсь этой чудесной ночью.