Ламмермурская невеста
Шрифт:
— Мисс Эштон! Люси!
Женщина, словно услышав его призывы, обернулась, и, к величайшему своему изумлению, Рэвенсвуд увидел перед собой совсем не Люси, а слепую Элис.
Необычайный наряд ее, скорее напоминавший саван, нежели женское платье, вся ее, как ему казалось, неясно очерченная фигура, а главное, то обстоятельство, что слепая, немощная старуха повстречалась ему на таком далеком — если учесть ее недуги — расстоянии от дома, — все это наполнило сердце Рэвенсвуда неизъяснимым страхом. При его приближении старуха медленно поднялась со своего места и простерла иссохшую руку, словно приказывая ему остановиться; ее поблекшие губы зашевелились, но с них не слетело ни звука. Рэвенсвуд остановился и, подождав немного, шагнул вперед. Тогда Элис — или то была бесплотная тень ее? —
Полный странных мыслей и смутных опасений, рождающихся в душе человека при встрече с явлениями, которые разум его не в силах постичь, Рэвенсвуд повернул назад, но то и дело оборачивался, словно ожидая, что видение предстанет перед ним вновь. Однако, был ли то действительно призрак или лишь игра разгоряченного, расстроенного воображения, но дух Элис не вернулся. Когда Рэвенсвуд подошел к лошади, она была вся в мыле и дрожала, словно во власти инстинктивного страха, который, как говорят, охватывает животных в присутствии сверхъестественного существа. Рэвенсвуд сел в седло и пустил лошадь шагом; время от времени он поглаживал бедное животное, не перестававшее вздрагивать, словно за каждым поворотом ему чудился страшный призрак. Поразмыслив, Рэвенсвуд решил, что ему необходимо дознаться до истины.
«Неужели это был обман зрения? — думал он. — Нет, наваждение длилось слишком долго. Может быть, старуха только притворяется больной, рассчитывая вызвать сострадание? Однако эта женщина в белом двигалась как-то неестественно, совсем не так, как живое существо. Неужели я должен согласиться с молвой и поверить, что Элис спозналась с дьяволом! Нет, во что бы то ни стало я проникну в эту тайну. Я не поддамся обману, не поверю в мираж».
В таком настроении Рэвенсвуд подъехал к маленькой калитке, ведущей в сад Элис. Скамейка под плакучей ивой была пуста, хотя погода стояла великолепная и в небе ярко светило солнце. Он подошел к хижине, и, до слуха его донеслись женский плач и причитания. Он постучал в дверь — никто не ответил.
Подождав немного, Эдгар приподнял щеколду и вошел в дом. Воистину то был приют одиночества и скорби. На жалком тюфяке лежало бездыханное тело последней верной служанки Рэвенсвудов, доселе остававшейся на их родовой земле. Элис только что отошла, и девочка, ухаживавшая за нею в последние минуты жизни, ломала руки, рыдая над прахом хозяйки: детский страх мешался с подлинным большим горем.
Рэвенсвуд попытался утешить бедняжку, но его неожиданное появление испугало ее еще больше. Когда же ему наконец удалось немного успокоить девочку, она взглянула на него и сказала:
— Вы пришли слишком поздно!
Сначала Рэвенсвуд ничего не понял, однако, порасспросив маленькую служанку, узнал, что, почувствовав приближение смерти, Элис послала за ним в замок, умоляя немедленно прийти к ней, и с величайшим нетерпением ожидала от него ответа. Но гонцы бедняков медлительны и нерадивы; посыльный добрался до замка, когда Рэвенсвуда там уже не было, и, зазевавшись на роскошные экипажи гостей, не спешил с возвращением в убогую хижину. Между тем тревога умирающей возрастала с каждой минутой, и, по словам Бейби, единственной ее сиделки, старуха горячо молилась, прося бога о последнем свидании с сыном своего господина, дабы еще раз предостеречь его. Она умерла, когда часы в соседнем селений пробили два. Рэвенсвуд невольно вздрогнул: он вспомнил, что слышал бой часов в лесу за несколько мгновений до того, как ему явился — теперь он уже не сомневался в этом — призрак умершей.
Из уважения к усопшей и из жалости к испуганной девочке Рэвенсвуд счел своей обязанностью позаботиться обо всем самому. Элис, как сказала Бейби, завещала похоронить себя
Первым делом он послал Бейби в соседнее селение за женщинами, чтобы обрядить слепую; сам же остался подле тела: в Шотландии, как некогда в Фессалии, считалось крайним неуважением к памяти усопшего покинуть тело в пустом доме.
Итак, Рэвенсвуд остался подле праха той, чей беспокойный дух всего лишь четверть часа назад — если только глаза не обманули его — искал с ним встречи у источника Сирены. Несмотря на врожденную смелость, Эдгар был крайне взволнован стечением столь странных обстоятельств. Мысли чередою проносились в его уме.
«Умирая, она молила небо о свидании со мной, — Думал он. — Неужели страстное желание, высказанное в последнюю минуту жизни, способно побороть смерть, и духу, уже покинувшему тело, дано вновь предстать перед человеком в своей земной оболочке?
Но если это так и душа Элис могла явиться глазам моим, то почему же она не говорила со мной? Почему же не поведала то, ради чего явилась мне? Зачем было нарушать законы природы, если цель этого. посещения все равно осталась для меня скрытой?
Тщетные вопросы! Только смерть, которая превратит меня в такой же безжизненный, холодный прах, разрешит мои сомнения».
Эдгар встал и, не в силах более смотреть на окаменевшее лицо покойной, накрыл его платком. Отойдя от изголовья, он уселся в старинное дубовое кресло с родовым гербом Рэвенсвудов, которое Элис удалось оставить себе, когда жадная свора кредиторов, стряпчих, судебных приставов и слуг принялась грабить замок после отъезда хозяев. Эдгар старался отогнать от себя страшные предчувствия, невольно охватившие его после странной встречи в лесу. И без них на душе у него было достаточно тяжело. Давно ли он, счастливый возлюбленный Люси Эштон и, уважаемый друг ее отца, гостил в замке Рэвенсвуд, а теперь, печальный и одинокий, сторожил останки нищей старухи, всеми брошенной и забытой!
Впрочем, от этой грустной обязанности его освободили значительно раньше, чем можно было, ожидать, учитывая немалое расстояние от убогого жилища Элис до ближайшего селения, в особенности же возраст и многие недуги трех старух, которые прибыли, говоря языком военных, сменить Рэвенсвуда на его посту. В любом другом случае эти почтенные сивиллы не стали бы проявлять столько прыти: одной из них было за восемьдесят, другая лишь недавно поднялась после апоплексического удара, а третья хромала. Но проводить умершего в последний путь считается у шотландцев, у мужчин, равно как и у женщин, священной обязанностью. Я не знаю, объясняется ли это характером шотландского народа, его мрачностью и экзальтированностью, или же воспоминаниями об отошедших в прошлое временах католичества, когда на погребальные обряды смотрели как на праздник для живых, — только пиры, увеселения, даже пьянство и поныне сопровождают похороны в Шотландии. И если мужчины с нетерпением ожидают погребального пиршества, то женщины получают свою долю удовольствия, наряжая покойника для гроба. Расправить окоченевшие члены на специально предназначенном для этой печальной цели ложе, облечь тело в чистое полотняное белье и шерстяной саван было почетной обязанностью местных старух, которые находили в этом занятии какое-то своеобразное мрачное удовольствие.
Три старухи, криво улыбаясь, поклонились Рэвенсвуду, и ему сразу вспомнилась встреча Макбета с тремя ведьмами на вересковой поляне у Форреса.
Эдгар дал старухам немного денег, поручив позаботиться о прахе сверстницы, и они тотчас принялись за дело, попросив его удалиться, и не мешать совершению обряда. Рэвенсвуд охотно подчинился обычаю, однако счел необходимым задержаться, чтобы попросить их отнестись к усопшей с должным вниманием и узнать, где найти могильщика или церковного сторожа, ведавшего заброшенным кладбищем «Пустынь», на котором, согласно последней воле бедной Элис, теперь предстояло приготовить ей место вечного успокоения.