Лампада
Шрифт:
Починить дворники не вышло, это же “москвич”, у меня была такая машина - она хорошая, тяжелая, как утюг и устойчивая на шоссе, но упрямая. Если не захочет чиниться, ты хоть по уши залезь в нее, ничего не выйдет. И, главное, можно было бы тряпкой снаружи протирать стекло, но особо часто не попротираешь, ветер же, надо окно открывать, а у нас лампада. Мы с офицером поменялись местами, я сел вперед, а он на мое место, сзади все-таки меньше дует… Подумал: “Не довезем, ветер”, - но офицер говорил, что пока горит.
– А куда повесишь, - спросил я.
– Пока не знаю, - он задумался, - может, в детскую, или в залу.
Я засмеялся:
– Я так и думал. А в зале у тебя занавески белые?
– Вот и не угадал,
Вообще странно, об этой поездке почти нет воспоминаний, одни картинки. Воспоминания - пейзажи, воспоминания - жанровые картинки. Вот стоят заснеженные ели вдоль дороги, стояли, когда ехали туда, стоят обратно. За ними лес в снегу - снег, ели, снова снег… Вот люди стоят в церкви, полутемно, только перед иконами горят свечи, они освещают лица. Голос дьякона читает: милости хощу, а не жертвы.
Когда ехали туда, уже после Калуги, мой приятель вдруг стал рассказывать, как люди не могут доехать в этот монастырь, будто что мешает. Сначала собраться не могут, потом поворачивают на полпути, заезжают куда-нибудь не туда, в общем, ерунда какая-то. Ну, мы с женой покивали, Серж сделал круглые глаза, тоже что-то такое стал рассказывать, таинственное. Едем дальше. И вдруг мой приятель руль в сторону как крутанет!
– Ха!
– говорит.
Машина вильнула. Он в другую сторону - ха! И все, главное, смеются, типа “о, как здорово, шутник…” - а я-то чувствую, что нас уже юзом ведет. Там еще под горку и поворотик, и то ли у “москвича” этого были задние ведущие, то ли он притормозил не так, в общем, машина управление потеряла. Хорошо, скорость небольшая и дорога пустая была, ну, только метрах в 150 какой-то трактор перся. С большими колесами такой, “Беларусь”. Ну, дорога-то в снегу прочищена, мы крутанулись разок и, уткнувшись носом в сугроб, остановились. Я говорю: ты что, мудак?! Тоже доехать что-то мешает? Он, кстати, даже не огрызнулся. Испугался, что ли? Странное у него какое-то было лицо - я только в профиль смотрел - он почти улыбался. Мазохист.
Конечно, что говорить, всем нам (вообще всем) стоило съездить в этот монастырь, немного помолиться. Пусть даже толком не зная слова.
Ну, обратно-то не колбасились - доехать надо было. Ближе к Москве снег пошел гуще. Физик нервничал, периодически останавливался, открывал окно, протирал переднее стекло обычной тряпкой, офицер в этот момент отворачивался и запахивал поплотнее свою куртку. Вообще, я думал, не довезем, ветер задует, но вы удивитесь - довезли! Забегу вперед: когда въехали в Москву, офицер был очень довольный - улыбался во весь рот… Еще у нас с приятелем (на нервной почве, видимо) возник какой-то странный спор - ни за что не догадаетесь о чем. О католичестве. Я же говорю, это больная тема.
Началось с того, что приятель сказал, что этот монастырь в некотором смысле крепость, и я, в общем, согласился.
– Ну, не крепость, - сказал я, - скорее остров (про корабль я решил на всякий случай промолчать), - а потом зачем-то сказал ему, что, мол, не понимаю, почему отец Михаил так нервно говорил о католиках. Было такое ощущение, что это прямо враги какие-то. Почему? Это ведь тоже христиане. Вот про мусульман он совсем ничего не говорил, а ведь это вроде другая вера. К тому же они очень воинственные…
Тут приятель напрягся и сказал:
– Правильно… Католицизм - это, - он чуть помедлил, - ересь. А ересь, - он опять помедлил, - это даже хуже атеизма и иноверия.
– И стал мне объяснять, почему католицизм ересь, но я уже не помню, что именно он говорил, а может, он плохо объяснял, потому что было плохо видно, темнело, а ему надо было следить за дорогой, которая сделалась уже совсем московской - в несколько рядов, снег вокруг пожелтел, и стал грязным,
Главное, забавно, я почему-то чувствовал, что не надо его спрашивать про католиков, но все равно спросил - вы уже знаете, есть у меня такая странная особенность - знаю, что не надо что-то делать (спрашивать, например), а все равно делаю (спрашиваю)…
А еще он сказал в конце, что католики, чтобы привлечь народ, занимаются популяризацией религии, делают что-то вроде журнала “Наука и жизнь”, а это неправильно, смысл уходит. Тогда я подумал: почему? А недавно смотрел один фильм, и там было показано богослужение где-то в Мексике - толпа народу, электронный орган, огромный храм, вверху огромная фигура Христа, вся в разноцветных лампочках… И я подумал: может, и правда - не надо так. Было какое-то коллективное… в этом… не найду слово.
Хотя с другой стороны, знаете, всегда, когда народу много, ощущение возникает такое… сложное. Вот у нас, когда на Рождество или Пасху камера скользит по лицам в храме Христа Спасителя и на переднем плане видно начальство с постными физиями размера семь на восемь, со свечками в руках - тоже иногда возникает какое-то, мягко говоря, совершенно непраздничное и непросветленное ощущение. Даже если не думать, что начальству-то, поди, есть в чем покаяться или просто о чем подумать в церкви, и не на отдельной трибуне недалеко от Царских Врат, а где-нибудь в середине толпы прихожан, а может быть, и позади всех. Ничему не научились или все забыли за 80 лет советской власти. При царе, посмотрите старую кинохронику, священники тоже все кадилом на генералов махали… Но этого я приятелю говорить не стал. Чтобы не расстраивать его.
Да… В общем, странный какой-то разговор вышел. Но потом физик очень хорошо пошутил, я не помню уже на какую тему, как-то очень хорошо, он же неглупый человек, и вроде ощущение сгладилось. Я вообще его люблю за пусть иногда наивное, но стремление - и не к успеху, не к деньгам, как у всех, а к какой-то настоящности… Хотя он современный человек. И когда мы вылезали у метро “Юго-Западная”, мы были очень благодарны ему, то есть “благодарны” - это не то слово, мы обнялись, и с офицером тоже, и я долго жал ему руку. Хотя, кстати, и вылезали скорей-скорей, стараясь не открывать широко дверь, чтобы ветер не попал в салон.
И когда мы с женой стояли в вестибюле метро “Юго-Западная”, у нас было такое странное ощущение, что мы вернулись из долгого-долгого отпуска, и ощущение - вы не поверите или посмеетесь - какой-то чистоты, промытости взгляда, что ли, хотелось всем улыбаться, и у меня вертится слово “баня”, хотя какая “баня”, кто в бане-то был, при чем здесь это? И дня три-четыре, а то и неделю это ощущение чистоты держалось, представляете? Потом прошло.
А про лампаду, которую вез офицер, мы как-то вскоре забыли и даже не спрашивали про нее, когда встретились с физиком где-то через месяца два, не помню уже зачем, книжки, что ли, какие-то ему передавали, или он нам передавал. Выпили еще с ним пива при встрече, вокруг была уже совершенно московская жизнь, он пошел работать на стройку прорабом, уволившись из своего ООО, чтобы, как он сказал, лучше почувствовать жизнь, звал, кстати, и меня, но я сказал, что пока подумаю - как-то я не очень верю в эти хождения в народ и опрощения, к тому же я человек вечерний и готовый если и работать на стройке, то только во вторую смену, часов с 5-6 дня, а контора, куда он пошел, в темноте строительство не вела. И про лампаду мы вспомнили где-то через полгода, если не больше, когда перезванивались на майские праздники. Он, по-моему, звал еще куда-то поехать, опять в какой-то монастырь, а мы собрались с друзьями на дачу, со всеми уже договорились и не смогли.