Ландскрона (сборник современной драматургии)

Автор неизвестен

ТИМОФЕЕВА. Ужас!

ГОРЧИЧНИКОВ. Почему же? Я не только читаю. Хотя природа вокруг нашего города не отличается первозданностью...

ТИМОФЕЕВА. И что, и женат не был?

ГОРЧИЧНИКОВ. Был.

ТИМОФЕЕВА. У-у, змея какая!

ГОРЧИЧНИКОВ. Кто?

ТИМОФЕЕВА. Ушла?

ГОРЧИЧНИКОВ. Н-н... не знаю... В общем, как-то... э-э...

КОЛЯСКИН. Ну да. Разговорами бабу не накормишь.

ТИМОФЕЕВА (с негодованием). Какой ты!.. (Горчичникову.) Так кто она была? Женщина или друг, товарищ и брат?

ГОРЧИЧНИКОВ. Она?.. Э-э... Я бы сказал... В общем-то, друзья... Хорошо. Если так откровенно, то - пожалуйста. Я встретил ее на Московском вокзале... _ Коляскин хохочет. _ ТИМОФЕЕВА. Выйди отсюда!

Не медля! Грубый и злой! Не узнаю! Выйди!

КОЛЯСКИН. Пойду... Может, нормального какого встречу, хоть название узнаю... _ Выходит. _ ТИМОФЕЕВА. Мы можем на ты разговаривать. Но при нем лучше по-старому.

ГОРЧИЧНИКОВ. Он неплохой, но без центрального взгляда.

ТИМОФЕЕВА. А фамилию я свою оставила. Уже шестой год живем. Но очень грубый. Мама так и говорит: любовник, а не муж.

ГОРЧИЧНИКОВ (смешавшись). Ну что вы, Алена Васильевна...

ТИМОФЕЕВА. А что? Точно. Это хорошо по молодости, когда все в диковинку. А потом - я же не кошка какая!

ГОРЧИЧНИКОВ. Это просто такое время, Алена Васильевна! Это оно руководит! Но вы сильны, я знаю! Вы уже из него вывертываетесь, из цепких объятий!

ТИМОФЕЕВА. Что?

ГОРЧИЧНИКОВ. Я поясню. Это Молох, пожирающий ради непонятных еще, темных целей все чистое в мире и диктующий пока во всем! Но он уже отступает, уже появляются ростки, и они даже не защищаются, но остаются жить!.. Хотя, с другой стороны, может, он просто обожрался.

ТИМОФЕЕВА. Вы такой запальчивый, честное слово. Вам веришь.

ГОРЧИЧНИКОВ. Я не скажу, Алена Васильевна, что я не имел цели. Я... никогда в жизни так не стремился... Я когда ехал на электричке утром, у меня была страшная тоска... Это ведь недостижимо, я знаю... Вы говорите - я смешной... Если представить вас высокой дамой, то я согласен носить горб, быть кривым и плешивым, только бы вам смеяться и мне это видеть... (Замолкает.)

ТИМОФЕЕВА (тихо). Это вы действительно сами? Или читали? _ Горчичников молчит. _ ТИМОФЕЕВА. А еще что можете? Я люблю слушать.

ГОРЧИЧНИКОВ. А иногда кажется, Алена Васильевна, что все еще будет когда-нибудь... Не может такого быть, чтобы ходили по заколдованному кругу и повторяли моллюсков, птиц или австралопитеков! Не может быть, чтобы желания и мечты ускользали, а потом обманывали других! И пусть даже последний человек останется, но и он не обратится в скотину, а умрет с вопросом в глазах! И ему ответят! Потому что вопрос уже так сгустился, что скоро изменит химические составы!.. И я тоже мучительно сомневаюсь, Алена Васильевна! Буквально во всем! Вижу реку и представляю, что еще десять тысяч лет назад ее не было! Не было! Хотя кажется, что она всегда текла в этом русле. И природа на ее берегах кажется вечно существующей. Но только по отношению к человеку. А человек, вероятно, кажется вечным существом для комара, потому он так нас и атакует, с отчаянья, что ничем нас не прошибешь! И мы так же с природой, заметьте. Срываем злость. Хотя последние столетия в связи с исторической памятью мы подравнялись по возрасту... Я даже в матери своей сомневаюсь, Алена Васильевна. То есть, произвела она меня на свет и тем окончила дела, отмерла. Зачем она теперь? Блины жарить, пол подметать, стариться? То есть пока человек участвует в круговороте жизни, пока он подкидывает топливо, бежит, раскручивает земной шар - он жив, а как только влез в гнездо и из гнезда кулак высунул - его уже нет! И тогда земля сама начинает шевелиться и стряхивать с себя всяческих паразитов!.. _ Тимофеева сидит, подперев щеку кулачком, внимательно слушает. Видно, что ее совершенно не беспокоит то, что мысль Горчичникова скачет, меняет направление. Ее прежде всего интересует "запальчивость". Она как бы слушает музыку. В этом ее глубина. _ ГОРЧИЧНИКОВ. Но самое мучительное и самое главное происходит в отношениях мужчин и женщин.

Да. Кажется, что это для удовольствий человек стремится, а оказывается, именно это стремление улучшить свою природу и выделило его из остальных живых сообществ и устремляет вперед. И его как бы посылают вперед по этому пути рыбы и насекомые, птицы и млекопитающие, как бы машут ему прощально платочком. И жалеют его. Ведь на этом пути, Алена Васильевна, кроме наслаждений и комфорта мыслей, человека с ранних детских лет начинает мучить и доводить до отчаяния знание о своей скорой смерти. Да! _ Входит Коляскин. _ КОЛЯСКИН. Это, оказывается, город Отрадное. Следующая - Мга. _ Пауза. _ ТИМОФЕЕВА. Ты что, на станции был?

КОЛЯСКИН. Что ты? Я ж только вышел.

ТИМОФЕЕВА. Ну и иди. (Горчичникову.) А еще?

ГОРЧИЧНИКОВ. А еще... Я не хотел без Петра Викторовича говорить, потому что это получится как бы попытка украсть, или можно назвать - исподтишка, хотя эти дела почему-то так делают и считают, что это правильно...

КОЛЯСКИН. Я пойду, там посижу. Или - поехали домой, Алена!

ТИМОФЕЕВА. Можешь ехать совсем. _ Коляскин, вздохнув, остается. _ ГОРЧИЧНИКОВ. Мне бы не хотелось, Петр Викторович, пользоваться также своим преимуществом в умении выразить себя. Но я утешаюсь тем, что в человеческих отношениях речь значит меньше, чем взаимные откровенности или неприязнь в поведении, во взгляде, даже, бывает, на расстоянии. Я замечал. Вдруг появляется неприятный тебе человек метров за двести от твоего дома, и у тебя мгновенно портится настроение, и тут - вот он, через четыре-пять минут стучит в дверь.

ТИМОФЕЕВА (встает, подходит к двери комнаты, открывает ее, Горчичникову). Ты здесь ночуешь, Толя? _ Коляскин и Горчичников одинаково ошеломлены. _ ГОРЧИЧНИКОВ. Да... Это я с детства здесь... живу.

ТИМОФЕЕВА. И здесь-то книг сколько... (Оборачивается, Горчичникову). А ты любишь уют, оказывается. Одна лампа на столе, одна люстра, и одна над изголовьем. И коврик перед диваном. Вот только обои лапастые. Надо переклеить.

ГОРЧИЧНИКОВ (встает, топчется около Тимофеевой). Да... Наверно...

ТИМОФЕЕВА. А чтобы тебе было удобно заниматься, надо купить кресло. А здесь встанет швейная машина.

КОЛЯСКИН. Он что, сам шьет?

ТИМОФЕЕВА. Не знаю. Это моя машина.

КОЛЯСКИН. Зачем? Ты же недавно купила.

ТИМОФЕЕВА. Недавно.

КОЛЯСКИН. Ну вот. А уже продаешь.

ТИМОФЕЕВА. Я не продаю. С чего ты взял?

КОЛЯСКИН. А что?

ТИМОФЕЕВА. Ничего. (Закрывает дверь, садится на стул.)

КОЛЯСКИН. Ему зачем машинка?.. Матери его, что ли?

ТИМОФЕЕВА. Ты, Петя, иногда становишься, как сундук: на тебе хоть прыгай, хоть в карты играй. (Горчичникову.) Толя, объясни ему.

ГОРЧИЧНИКОВ (он бледен, торжествен). Насколько я понимаю, Петр Викторович, в образовавшейся ситуации мне предстоит установить статут...

КОЛЯСКИН. Ох, да замолчи ты! (Закрывает уши ладонями.) Куда я попал, а?.. Давай отсюда как-нибудь сваливать!.. Что это ты про машинку, Алена?.. Про машинку-то ты что?.. _ Крутит у нее перед глазами ладонью, привлекая внимание. __ Она в досаде бьет его по руке. _ ТИМОФЕЕВА. Ты слушай, что тебе человек объясняет!

КОЛЯСКИН. Да какой это человек? Это... две программы на одном канале! (Горчичникову.) Сейчас как дам сверху - нормально заговоришь!

ТИМОФЕЕВА. Ах, та-ак! Хорошо. Тогда я тебе объясню. Мы с Толей решили пожениться. _ Пауза. _ КОЛЯСКИН. С каким Толей?

ТИМОФЕЕВА (кивая на Горчичникова). С ним.

КОЛЯСКИН (пауза). Поехали домой, Алена.

ТИМОФЕЕВА. Езжай. Я уже там не живу.

КОЛЯСКИН. А где ты живешь?

ТИМОФЕЕВА. Здесь. _ Пауза. _ КОЛЯСКИН. Здесь. А почему здесь? С кем?

ТИМОФЕЕВА. Ну что за сундук, действительно!.. С ним! С Анатолием!

КОЛЯСКИН. Да брось ты. Хватит, Алена. Едем домой.