Лапти
Шрифт:
Неожиданно крепко ударила его еще раз по спине, побежала и крикнула:
— Лови меня, а то расшибусь!
Взметнулись голые пятки Наташки, юбка плотно обтянула бедра, а розовая кофточка то раздувалась, то плотно прижималась к телу.
— Стой, сто-ой! — бежал за ней Петька. — Стой, говорю!
Догнал ее и, хватая за плечо, указал:
— Гляди-ка, что у тебя из подола сыплется.
Только тут Наташка заметила, что из подола юбки, в которой несла грибы из Дубровок,
— Ма-эму-ушки-и! Дай скорей картуз, а сам отвернись!
Петька снял картуз. Она вывалила в него грибы и, передавая Петьке картуз, скомандовала:
— Несем к нам! Ша-агом ма-арш!
Петька, оглянувшись, не видит ли кто его, зашагал за Наташкой.
«Да что же это такое?» — недоумевал он.
Чей шаг шагистее
Возле ямы старого погреба большая куча навоза. Рядом с ней, смоченный водой, навоз лежал огромным блином. Сминая для кизяков, верхом на лошади по нему ездила Аксютка. Прасковья то переворачивала навоз вилами, то поливала водой.
На луговине в стройных рядах лежали и сушились кирпичики кизяков, а поодаль, сложенный в конусообразные стопы, стоял целый ряд их, уже высохших и готовых для топки. Гришка, засучив штаны, ходил по навозу, бесстрашно держась за хвост мерина.
— Мама, гляди-ка, куда это нашего братку потащило? — крикнула Аксютка.
— А шут его знает, — шлепнув вилами по навозу, ответила Прасковья. — Небось спал где-нибудь. Ефимка искал его утром и, вишь, не нашел.
— Он от Нефедовой избы межой тронулся… Теперь гумнами поворотил… Ишь, ишь, — все выкликала Аксютка, следя за Петькой, — на нашу межу повернул! Ищет что-то.
— Вчерашний день, — выплескивая в навоз ведро воды, ответила мать. — Мотри-ка, есть захотел, вот и прется.
Петька проводил Наташку до их мазанки и, чтобы его не видели, как он пойдет от Нефедова дома, нырнул к ним на зады, а оттуда гумнами уже на свою усадьбу. Смущенно подойдя и стыдясь, что мать с сестрой и даже братишка работают, а он лодырничает, взял из рук матери вилы и с большим усердием принялся ворочать навоз.
— Куда ходил? — спросила мать.
— На кудыкин двор, — проворчал Петька.
— Вона! — протяжно произнесла Прасковья. — А я, грешным делом, Думала — на Нефедушкин.
Не ожидавший такого замечания, Петька мельком взглянул на мать, хотел что-то ответить ей, но раздумал и принялся прудить навоз в кучу. Прасковья отошла к луговине, переворачивала просыхающие кизяки, ставила их на ребро.
— Мама, — окликнул Петька, уже закрывая соломой высокий ворох навоза, — разговор у меня к тебе сурьезный.
— Батюшки! — притворно удивилась
— Да, да… и по душам, — добавил, вспомнив слова Алексея.
— Ну, ежели по душам, то погодить можно. Обедать пора. Да и ты, бегавши, есть захотел.
Звонко крикнула Аксютке, убежавшей с Гришкой на огород:
— Луку там, дочка, нарвите!
За обедом передал матери весь разговор, который был с Алексеем, а к вечеру сходил к дяде Якову, Дарье, Никанору и другим. Позвал их в избу. Лицо у Петьки было серьезное, и хотя они спрашивали его, зачем созвал их, он отмалчивался. Потом, шутливо рассадив их на лавке, торжественно, сдерживая улыбку, стукнул черенком ножа по столу:
— А посему, товарищи, собранье учредителей артели считаю открытым.
— Ого, — удивился дядя Яков, — что это за такая артель?
— Леонидовская.
— Когда успели организовать?
— Только сейчас.
— Ну, эдак артели не организуют. Посоветоваться надо, затылок почесать.
— Совершенно верно, — подхватил Петька, — затылок почесать можно во всякое время, а насчет посоветоваться — вот и собрались. Не один раз затевался такой разговор.
— Ах ты, шут тебя дери! — восхитился дядя Яков. — Да ты что, один надумал аль на печи с тараканами?
— Тараканов мы, к твоему сведению, поморили всех борной кислотой, а совет, верно, был у нас. Заседал этот совет на берегу Левина Дола в составе: Сорокин Петр, — откладывал Петька на пальцах, — Столяров Алексей, Малышев Ефим. Люди сурьезные. Алексей обвинил нас в семидесяти семи грехах и поставил на обеих ячейках по осиновому кресту.
— Что же они сами не пришли?
— Алексей брата ломает, Ефимка — отца. Мне поручили держать совет с вами. А совет с вами должен быть короток. Как вы — партийцы, в этом деле берите вожжи в руки. Партия советует.
Петька казался веселым, а в самом деле у него кошки скребли на сердце. И не только Петька волновался. Вон дядя Яков набил трубку, а все тискал в нее табак и обсыпал себе колени. Дарья то развязывала, то завязывала платок на голове, теребя за концы. Никанор, секретарь ячейки, утвердительно кивал головой.
— Думайте, — произнес Петька.
Молчание было ответом. Каждый, видимо, перебирал в своем уме все свое хозяйство, прикидывал на весы, и… кто знает, какая чашка перевесит.
Лишь Прасковья не задумывалась. Она готовила пойло теленку, который нетерпеливо мычал в сенях. Взболтав пойло, вынесла его в сени, крикнула Аксютке — поглядеть, чтобы не опрокинул, — и вошла в избу.
Незаметно от других Петька моргнул ей, она вытерла руки о фартук, подошла к столу и спросила: