Лапти
Шрифт:
— Кого? — спросил его Лобачев, когда на другой день он пришел к нему на дранку.
Хромой перечислил всех, себя последним.
— Видать, тебе отставка?
— Видать, — согласился Хромой.
— Стало быть, дослужился.
— Зато твоего батрака наметили. Радуйся.
Лобачев прищелкнул пальцами.
— И радуюсь. Теперь в моем доме свой член совета будет. Под боком. А может, и председателем вместо тебя выберут.
Хромой обозлился, сжал кулаки.
—
— Кому? Не тебе ли? Книга-то вон лежит. По ней ты вот где у меня, — похлопал он по ляжке…
— Ладно, черт вонючий! Найдутся и без меня.
— Шутишь! Некому, раз в моем доме член совета будет.
— Он тебя и прижмет.
— Мы с ним ладим. Я ему выходной дал.
На выборы сельсовета пришел и Лобачев. Пробрался он в угол, своей тушей чуть не придавил какую-то женщину, толкнувшую его, ругнулся и схоронил лицо за спины других. Скоро к нему протискался Нефед.
На сцене уже были партийцы, комсомольцы, члены сельсовета. Все они безмерно возбуждены и суетились, выдавая свое волнение. Только Алексей сидел за столом и, как казалось, спокойно поглядывал в зал. Устало поднялся, призвал всех к порядку, взял со стола бумажку.
— Товарищи, сейчас нам нужно выбрать президиум, а потом начнется отчетный доклад сельсовета. Прошу выслушать отчет и потом высказываться. Критиковать работу без всякого стеснения. Грехов много у сельсовета. Итак, товарищи…
Но к нему нагнулся Никанор, быстро о чем-то зашептал. Алексей заулыбался и поднял руку.
— Минуточку.
Оглядел весь зал, сотнями глаз вопросительно смотревший на него, и, все еще улыбаясь, объявил:
— Прежде чем избрать президиум, я должен зачитать вам добавочный список лишенцев. Прошлый год по недоразумению, а может быть, еще почему, пользовались правом голоса некоторые граждане, которым место было в общем описке с урядниками, стражниками и попами. Сейчас мы их в этот список включили, а райизбирком утвердил. По добавочному списку права голоса лишаются следующие лица: Поликарпов Нефед Петрович… Как известно, он имеет маслобойку, арендует землю, держит батрака…
Некоторое время испытующе глядел в зал, потом снова взялся за список.
— Сам Нефед тут! — крикнул кто-то.
— Вот он, я! — отозвался Нефед. Не обращая внимания, что некоторые смотрят на него с усмешкой, другие с удивлением, замахал рукой: — Дайте слово…
Алексей перебил его.
— Нефед Поликарпов, слова вам не даю и прошу сейчас же покинуть собрание.
— Маненечко погодите, — вскинулась рыжая борода. — Как общее собрание.
— Еще кто? — раздался нетерпеливый голос.
—
Лобачев, давя народ и сам задыхаясь, заорал:
— Ка-ак? Меня? Погодь! Давай-ка мне…
— Третий, — продолжал Алексей, — Карягин Дмитрий Фомич.
Митенька сидел на скамейке и о чем-то разговаривал с Ефимом Сотиным. Вздрогнув, он оборвал свой разговор на полуслове.
— Постой, постой…
— …лицо, арендовавшее восемьдесят десятин земли…
— Позво-оль, — перебил Митенька. — У кого арендовал? У государства. Культурник я… А закон земельного кодекса…
— …которую обрабатывал наемным трудом, эксплуатировал бедноту… срывал хлебозаготовки. Как вредный элемент, разлагающий население…
— Чего-о? Граждане, какой я алимент?
— …как провокатор, — тем же резким голосом продолжал Алексей, — подкупивший нищего, чтобы тот агитировал против артели. Препятствовал землеустройству…
Из зала послышалось:
— Оставить Митьку!
— Арендовал у государства!
Алексей моментально преобразился. Словно кнутом его кто стегнул. Выпрямился и черствым голосом произнес:
— Карягина Дмитрия прошу покинуть собрание.
— Оставить его! — закричало несколько голосов.
Но Алексей, сожмурив глаза и ударяя кулаком по столу, раздельно, как приговор суда, читал:
— Всех перечисленных в списке лишенцев еще раз прошу оставить собрание… В противном случае придется силой вывести.
— Попробуй! — рассвирепел Лобачев, чувствуя поддержку, оказанную Митьке. — Попробуй. Откуда такая птица заявилась, чтоб нас, односельчан, выводить! Я тебя вот еще какого знал, — показал Лобачев кукиш. — Я тебя сколько раз у себя в саду захватывал! Забыл, как крапивой тебе всыпал? «Дядя Семен, прости Христа ради-и».
Краской облило лицо Алексея, запрыгала левая бровь. Злобно крикнул Афоньке, стоявшему возле сцены:
— Товарищ Копылов, прошу сейчас же, сию минуту вывести кулака Лобачева с собрания.
Непонимающими глазами уставился Афонька на Алексея и растерянно что-то забормотал. А кто-то, радуясь такому случаю, воскликнул:
— Эко дело! Ну-ка, работник, хозяина за шиворот!
Больше из любопытства поддержало собрание предложение Алексея, и стали просить Афоньку:
— Выведи его, толстопузого, выведи. Чего боишься? Народ тебя просит.
Афонька, не помня себя, не смея поднять глаз на хозяина, подвинулся к нему и умоляюще упрашивал:
— Семен Максимыч, ну, уходи… Коль такое дело, ну, уходи. Ведь не я, народ просит…