Ларец Марии Медичи(ил. И.Ильинского 1972)
Шрифт:
Люсин уже знал от врача все подробности утреннего переполоха. Но сейчас, рассматривая Саскию, он усомнился в правильности диагноза.
«Старуха могла, в конце концов, отравиться и колбасой. Кошка доела остатки и околела. Так хоть концы с концами сходятся… А то чего вдруг, спрашивается, она подохла? Не от испуга же…»
– Где у нее холодильник? – спросил он.
– Вы хотите положить его в холодильник? – ужаснулся Лев Минеевич.
– Нет, – поморщился Люсин. – Я хочу узнать, нет ли в холодильнике остатков колбасы.
– У нее нет холодильника. – Он указал глазами на
– Боюсь, что эта колбаса слишком долго пролежала в тепле, – вздохнул Люсин. – Но анализ мы на всякий случай все же сделаем… А где остальные кошки? – Благодаря Льву Минеевичу он был уже прекрасно осведомлен о комнате и ее обитателях.
– Шляются туда-сюда! – встряла в разговор сиделка.
– Кис-кис-кис! – позвал Лев Минеевич, приманивая кого-то невидимого согнутым указательным пальцем.
На зов явилась только шелковистая черная кошка с янтарно-зелеными глазами. Она бесшумно спрыгнула откуда-то сверху и прогнулась вся, вытянув вперед лапы. Царапнула пол и, спрятав когти, потерлась вдруг мордой о ногу Люсина. Но тут же отпрыгнула в сторону, зашипела на мертвого Саскию и полезла под софу.
– Похоже на то, что разбежались кошечки, – заметил Люсин.
– Да, – согласился Лев Минеевич. – Я лично только Леонида сегодня видел.
– А вы, случайно, не знаете, как реагируют кошки на смерть своих товарищей?
«Фу ты, как глупо сказано! И все ведь знать надо, черт его дери!»
– Не знаю, – вздохнул Лев Минеевич. – Наверное, они печалятся.
«Держите меня, ребята, или я сейчас что-то над собой сделаю, как говорил мой кореш Жора Васильков… Что-то неладно с этой кошкой. Тут, пожалуй, не в колбасе дело. Вроде ее удушили. Жаль, неизвестно, кого принимала вчера старуха. Он и ее мог удушить. По пьянке… – Люсин покосился на бутылку. – Нет, мало слишком, капля одна… Хоть и есть такие, что кошек по пьяной лавочке душат или в собак стреляют, но им для этого побольше надо, что-то в районе кило…»
Он осторожно взялся двумя пальцами за кончик мохнатого уха и приподнял кошачью голову.
«Явно задушена кошка. Зверски задушена. Словно кто-то полотенце вокруг нее затянул».
Он разжал пальцы и брезгливо потер их, словно стирал прилипший к ним смертный холод.
«И чего это я сразу за кошку принялся? Ах да, сиделка подсуропила, хотя, конечно, спасибо ей: может пригодиться».
– Где этот ларец стоял? – спросил он, выпрямляясь.
– Вон там. – Лев Минеевич кивнул на свернутый гобелен. – Он был этим покрыт, а сверху обычно лежали кошки.
На полу явно различался темный и пыльный прямоугольник.
– Такой большой? – удивился Люсин, а Лев Минеевич кивнул.
– Разве это ларец? Это целый ларь! Сундук, можно сказать.
– Так он везде называется, – вздохнул Лев Минеевич. – Ларец Марии Медичи.
– Где же это везде?
– Во всех антикварных каталогах мира.
– Ух ты, как громко!
– Да, – просто подтвердил Лев Минеевич. – Ларец Марии Медичи.
– Я не про это, – усмехнулся Люсин. –
– Он и вправду всемирно известен. Ради Бога! – Лев Минеевич умоляюще сложил ручки у подбородка. – Разыщите его, иначе она умрет. Никакие доктора ей не помогут, никакие лекарства! Без этого проклятого сундука она не станет жить.
«В том-то и дело, что сундук… За ним-то он и охотился. Только зачем он, скажите на милость, в мебельный полез? Не знал настоящего адреса? Надеялся на случайность? С трудом что-то верится… Нет, все он знал распрекрасно! И водка эта его! Это из его купленных на валюту московских запасов… Неужели этот гад, пока мы тут с ног сбиваемся в поисках, где-то бродит, обкрадывает старух и душит котов? Прямо чертовщина какая-то! Ведь это он, он – поскольку некому больше! – был здесь вчера вечером! Ах мразь какая! Ну и мразь! Но на что надеется? Как думает выбраться из страны? Нет, не такой он пентюх, чтоб надеяться на чудо. По лезвию ходит, знает, что по пятам за ним идут. В чем же здесь дело? Неужели и впрямь этот сундук оправдывает любой риск? Ничего, решительно ничего я в этом деле не понимаю…»
Люсин достал из портфеля пакет с гигроскопической ватой, разорвал его, осторожно собрал со стола и укутал в вату бутылку, рюмки, вилки и ложечки.
– Я знал, что это вам понадобится, – удовлетворенно заметил Лев Минеевич. – И велел, чтобы все осталось как было.
– Спасибо, – сказал Люсин, приседая на корточки.
На полу хорошо были видны длинные полосы и царапины. «Не побоялся выволочь такую громадину! И как он только управился? В такси сундук явно не влезет. Значит, пришлось ему ловить левака… Грузовик, микроавтобус, по меньшей мере „пикап“… Неужели же никто этого не видел и не слышал? Или была у него наготове своя, договоренная машина? Притом все произошло ночью, когда люди обычно спят… Все же надо будет хорошенько порасспросить соседей. Особенно эту Эльвиру Васильевну!»
– Какой высоты была эта штука? – спросил он, достав из кармана стальную рулетку.
Лев Минеевич подошел к прямоугольному отпечатку на полу и показал примерную высоту.
Люсин все вымерил и записал в блокнот. Потом приложил рулетку к притолоке и стал измерять дверь.
– Проходит? – осведомился Лев Минеевич.
– Проходит. С трудом, но проходит. – Люсин раздвинул занавес и вышел в коридор. Сиделка как завороженная глядела ему вслед.
– Криминалистика! – приложив палец к губам, разъяснил Лев Минеевич. – Дедуктивный метод. Я это предвидел.
И милое, забытое детство открылось ему вдруг в пыльном солнечном луче. Он не помнил, а может быть, и вовсе никогда не знал, что представляет собой дедуктивный метод. Но разве это что-нибудь меняло? Слово утратило конкретный смысл, но отнюдь не умерло, напротив, оно расширилось и стало своего рода паролем. Он произнес его невзначай, а где-то, в уже несуществующем прошлом, кто-то откликнулся: Шерлок Холмс, Ник Картер, Этель Кинг, кольт, мокасины, бизоны, пещеры; словно пылинки в косом столбе света, танцевали и вспыхивали в памяти имена и названия, и были они столь же хаотичны, как пылинки. Но на душе стало грустно и хорошо.