Ларец Марии Медичи
Шрифт:
— О всяком.
— А о деле?
— И о деле.
— Он набавлял сумму?
— Нет.
— Почему?
— О деньгах разговора не было.
— Значит, ни он, ни вы в этот вечер о деньгах даже не заикались?
— Да. Я, правда, сказала что-то.
— Может, припомните?
— Сказала, что мало пятидесяти.
— А он?
— Ответил, что диавол платить не велел.
«Это уже совсем интересно».
— Почему?
— Не велел, и все.
— Что же тогда
— Забрать сундук так.
— Вы говорите то «ларец», то «сундук» — это что, одно и то же?
— Да. Я так называю.
— Хорошо. Вы попросили, вернее, намекнули, что пятидесяти тысяч мало… Кстати, почему? Это же колоссальная сумма!
— Да. Но если можно взять больше, то почему бы не взять?
«Очень даже логично с чисто формальной, конечно, стороны. А так на кой тебе ляд больше? И этого бы за глаза хватило до конца жизни…»
— Понятно. Как же прореагировал на это посланец? Сказал, что дьявол не разрешает?
— Да.
— А вы что ответили?
— Сказала, что не верю. Пусть диавол сам подтвердит, сказала.
— И он подтвердил?
— Не знаю.
— Что же было дальше? После того как посланец допил почти всю водку, а вы сказали, что ждете авторитетного подтверждения.
— Развязал мешок.
— Посланец? Он же слуга.
— Да. Задернул штору, погасил свет и развязал мешок.
— И что потом?
— Змей огненный. На хвосте плясал. Извивался. Вышины неимоверной.
— И это был дьявол.
— Кто же еще?
— Так. Чем же кончилась эти пляска? Змей заговорил?
— Нет. Дальше не помню ничего. Очнулась только ночью, парализованная.
— Вы хорошо разглядели огненного змея?
— Да.
— Он что же, дышал огнем?
— Да. И весь был огненный.
— Почему же ничего у вас в комнате не загорелось?
— Холодный огонь, люциферский.
— Понятно, Вера Фабиановна, от холодного огня ничего, конечно, не воспламенится. И какого же цвета был огонь?
— Желтый с зеленью. Самый змеиный такой, люциферский.
— И свет от этого огня был?
— Да. Только не сильный.
— Ровный или же мигающий?
— Ровный, скорее.
— Попробуем восстановить, как все это произошло. Вы сказали, что хотите подтверждения, а он задернул шторы, погасил свет и в темноте — подчеркиваю: в темноте! — стал развязывать мешок. Так?
— Нет.
— Как же тогда?
— Задернул шторы сперва, потом зажег лампу настольную.
— Эту? — Люсин указал на небольшую лампу в виде гриба-мухомора.
— Да.
— Прекрасно… Итак, он задернул шторы, включил вот эту лампу и погасил люстру. Так?
— Да.
— Что было дальше?
— Взял лампу и полез под стол,
— Ага, мешок лежал под столом… Что же делал там этот ваш посланец с лампой?
— Точно не скажу. Вроде сначала мешок развязал, потом лампу туда сунул.
— Лампу? В мешок? Зачем же это, как вы думаете?
— Может, искал что в мешке… — выдвинула предположение Вера Фабиановна.
— Дьявола искал… — развил ее мысль Люсин. — Боялся, что не найдет, что тот в мешке затеряется. Он ведь малюсенький, этот ваш дьявол?
— Нет. Большой мешок был. Тяжелый и полный.
— Значит, дьявол облика своего не менял и в мешке находился в той же змеиной ипостаси? Так вас следует понимать?
— Так, наверное.
— Зачем же посланец засунул в мешок лампу?
— Не ведаю.
— Что же было потом?
— Подержал он лампу в мешке, повозился там минут с пяток, и лампа вдруг погасла.
— Погасла или ее выключили?
— Не знаю. Темно, одним словом, стало. Тут вдруг что-то зашипело, застучало так, что мои коты вой подняли.
— Интересно. Что же дальше?
— Выпрыгнул он и заплясал на хвосте посреди комнаты.
— А вы не думаете, что все это было только ловким фокусом?
— Нет.
— Почему?
— Змей настоящий был. Каждая чешуйка его огнем горела… Пасть опять же, зубы и жало раздвоенное… И шипел он страшенно.
— Может, гипноз?
— Я к гипнозу не чувствительна. Сам Мессинг пробовал — отказался.
— Не гипноз, значит…
— Нет. Он же Олечку мою проглотил.
— Кто это — Олечка?
— Кошка сиамская. Светлая вся, ушки черненькие, глаза голубые…
— А Саскию кто задушил?
— Саскии нет в живых?
— Да.
— Бедное животное… Зачем только я его на воспитание брала? Жил бы себе на лестнице…
— Так вы не видели, как был задушен Саския?
— Нет.
— Хорошо. Большое спасибо вам, Вера Фабиановна. А теперь расскажите мне, чем, собственно, замечателен ваш ларец? Почему даже сам дьявол проявляет к нему такой интерес?
— Это долгая история. Ее по буквам не расскажешь.
— Ладно. Подождем, когда к вам вернется речь. Но, может быть, вы все же сумеете объяснить, почему за этот сундук вам готовы были заплатить столь много?
— Древний он очень.
— И это все?
— Он еще у Марии Медичи был. Это ее приданое.
— А у кого он находился до этого?
— Не знаю… Может, забыла.
— Как же он здесь, в России, очутился?
— Не то его Калиостро сюда привез, не то царь. Не помню точно…
— Какой царь?
— Русский.
— Это я понимаю, что русский. Но кто именно?