Ларец Самозванца
Шрифт:
— Искать! — коротко приказал Шагин, и сразу двое из четырёх его людей, цепными псами бросились вперёд. Сабли их сверкали в рассветных лучах и грозили смертью любому, кто окажется на пути… Только двор был пуст, и даже в будке не было её всегдашнего обитателя. Ржавая цепь, да расстёгнутый ошейник могли только показать мощь пса, что здесь обретался. Впрочем, как и стекло, а не бычий пузырь в окнах этого дома, резное крылечко и тяжёлая дверь, запертая на засов, указывали на то, что хозяин здешний был достаточно богат. Уж у него топор точно найдётся!
Дверь, стоит ещё раз повторить, была заперта и не поддалась даже тогда, когда сразу трое
— Хороша дверка! — потирая зашибленное даже через бронь плечо, досадливо поморщился один из воинов. — Крепко стоит… Не вышибить, Шагин!
Шагин не ответил, из-под смолянистых, чёрных бровей пристально оглядывая двор. Ломать что-то лишнее не хотелось… Хозяин дома ведь не виноват, что его господину, сын боярскому Кириллу, взбрело в голову срочно переправиться и именно в селе!
— Попробуйте через окно! — сухо посоветовал он.
Мгновением спустя, звон вышибленного стекла и радостные вопли ратников лучше слов сообщили ему, что вход открыт. Юркий и худенький Никита, сын Митрохи Косаря, нырнул в окошко и спустя малое время, оттуда донёсся очередной вопль. Так Никита отметил найденные топоры…
Топоров было всего два, но и это уже — кое-что. Когда же к этим двум добавилось ещё с полдюжины, Шагин решил — хватит! В восемь топоров они настил настелят ещё до захода солнца!
Он оказался прав. Благо, среди стрельцов и казаков, равно как и среди ратников Кирилла, немало оказалось умелых плотников. А на настил, не мудрствуя особо, начали разбирать сараюшку, притулившуюся на берегу. И вот ведь странности — почти сразу обнаружился живой человек. Местный поп [10] , совсем не похожий на толстомясых московских священников, поджарый и рослый, чёрный как цыган, чуть ли не бегом примчался из села.
— Что делаете, ироды?! Антихристы!
10
Вопреки общепринятому мнению, термин <поп> не является презрительным и уж тем более - ругательным. В переводе с греческого это всего лишь <отец>, иначе говоря, то же, что и раввин, аббат. Церковному чину поп соответствует также <иерей>, так что автор будет пользоваться и тем, и другим чином.
— Эй, отче! — рявкнул Дмитро, ещё с монастырских времён потерявших способность трепетать перед священниками. — Ты того, потише! Чего блажишь-то?
— Сарай мой! — проревел отче, наверное, потрясавший воображение прихожан своим гласом. — Только весной поставил! Не трожьте, ироды! Дерева вам вокруг мало?!
— Мало! — огрызнулся кто-то из плотников, легонько, плечиком, вознамерившись подвинуть вставшего у него на пути попа.
Он так и не понял, что случилось, вот только отлетел шагов этак на несколько, плотно впечатавшись спиной в грязь. Хорошо, не в камни! Сел, потрясённый настолько, что, раскрывая рот, не мог вымолвить ни звука. Вокруг медленно наставала абсолютная тишина. Сотник Кирилл, занятый разговором с Павлом Громом, удивлённо обернулся… Зрачки его расширились, когда он увидел иерея в полном облачении, а перед ним, в грязи, одного из своих воинов. То, что иерей был ростом чуть ли не на голову выше, что его плечи имели богатырский размах, его не успокоило. Позор… Воина! Священник! Ринул, как мальчишку…
— Что там, Дмитро? — резко спросил он,
Поп, мрачный и насупленный, ответил ему таким же пристальным взглядом. Что-то в этом взгляде показалось Кириллу знакомым…
Сначала он, конечно, не понял, что именно показалось ему похожим. Потом… да ведь этот отче держал руку, точно как и он! Перед ним, надменно и горделиво глядя на него, стоял воин!
— Ты кто? — сурово спросил Кирилл, намеренно не называя стоящего перед ним человека «святым отцом» или как-то иначе.
— Благословляю тебя, сыне мой! — густым, могучим басом прогудел поп. — Я — отец Никодим, скромный настоятель местного прихода. Вон там — мой храм… в котором я всегда готов исповедовать и отпустить грехи страждущим! Не желаешь ли покаяться в своих грехах, сыне мой?
— Вот беда, не желаю, отче! — вежливо, но твёрдо возразил Кирилл. — Я совсем недавно исповедовался нашему попу, а грехов с тех пор не слишком много накопилось… подождут! Да и… не верю я что-то, что ты — священник! Ты больше на воина похож. И руку-то распрями! Сабли под ней всё одно нет!
Поп улыбнулся, но улыбка его вышла смущённой. Руку, кстати, он убрал весьма поспешно, словно его за неё поймали.
— И впрямь!.. Пятый год уже здесь блюду веру христианскую, а всё ещё саблю под локтём ищу! Было дело — воевал. Да только Господь к себе на службу признал. Его слуга я отныне — не царёв!
Кирилл, почитавший именно в царской службе основное и единственное призвание для мужчины, скривился, как от кислого. Впрочем, смолчал. Были и другие вопросы, которые следовало решить как можно быстрее.
— Ты за что царёва воина ринул? — сурово спросил он, уже угадывая ответ. — Не зришь разве, он дело делает!
— Вижу! — просто ответил священник. — А только рушить мой новый сарай — не дам! Его всё село строило… всем миром! Новый ещё… не дам!
Кирилл, растерянный, почесал в затылке. Попробуй, поспорь с этим олухом в рясе! Ещё и крест у него на груди не простой, золочёный ! [11] .. Такой ринется жаловаться, так и на епитимью нарваться можно… а вот этого Кирилл опасался куда больше острой сабли или меткой пули. Придётся уступить. Тем более дерева вокруг и впрямь много. Другое дело, ни один другой дом или сарай не отстоят так близко от свай моста… Правда, вот та банька… Нет, мала.
11
Золочёные наперсные кресты - в отличии от простых, серебряных, носили не простые попы, а протопопы, протоиереи, т. е. отмеченные за свою службу на благо Церкви и Веры. Кстати, протоиереем был знаменитый раскольник Аввакум - один из образованнейших и умнейших людей своего времени.
— Мы спешим по государеву делу! — рявкнул Кирилл. — Ты отче, чтобы ни говорил, — государев человек тоже. Должен ведь понимать!
— Это кто же государь? — тяжёлым голосом спросил священник. — Не Васька ли Шуйский? Так он — вор из воров.
— Ты!!! — рявкнул Кирилл, выхватывая саблю из ножен и вдавив её остриё под дых священнику, чуть ниже креста. — Ты не смей порочить царя! Не смей!
— Я — смею! — холодно возразил поп. — Помянешь мои слова, сыне, да поздно будет… Доведёт Васька Русь до беды! Если уже не довёл… Ах, как же неосторожен был государь, что такому змию поверил!