Ларёк
Шрифт:
— Не перестарайся, — заметив его ухищрения, сказала Ирина. — Беня чикаться не будет, вылетите.
— Не боись, — Илья ухмыльнулся. — Все под контролем.
Игорь приехал на машине подтоварки. Он оказался ничем не примечательным невысоким усатым мужичком лет тридцати в синей «аляске». Хмуро кивнул Илье, улыбнулся Ирине, принял у нее выручку и мотнул головой в сторону «УАЗа».
— Принимайте товар.
— О, водку привезли! — Илья повеселел. — Будем с деньгами!
Ирина ушла. С неулыбчивым, похожим на уголовника водителем, который изо всех сил старался выразить презрение к Илье и ко мне, он быстро перетаскал ящики в ларек, расписался в накладной, и, дождавшись, когда Беня отойдет от ларька, принялся расставлять на витрине бутылки и лепить на них ценники. Я до сих пор не могу понять, почему водки в те времена катастрофически
Как оказалось, электричество в ларек было проведено от уличного освещения, поэтому обогреватель начинал работать и свет появлялся только ночью, когда фонари загорались. Стоял сентябрь, днем в ларьке было холодно и темно. Как работали дневные продавцы, можно было лишь гадать, потому что света, проникающего через маленькое оконце, было явно недостаточно.
— Водка есть? — хрипло спросил кто-то в окошко, как только Илья поставил бутылки на витрину.
— Есть, привезли, — ответил Илья.
— Мужики! — заревели снаружи, и я вздрогнула от этого крика. — Мужики, греби сюда! Тут водку дают!
Возле ларька образовалось некоторое подобие очереди. Хватали сигареты и водку. Улучив момент, Илья достал из сумки несколько блоков сигарет, распечатал.
— Про эти Беня не узнает, эти наши будут, — сказал он, счастливо улыбаясь.
Водка таяла, как снег под ярким весенним солнышком. К воплям и крикам пьяных я быстро привыкла. Пересчитывать деньги и высчитывать сдачу мне было не впервой. Ночью мы по очереди отдыхали на лежанке. И если Илья умудрился даже поспать, то я просто пару часов полежала, прислушиваясь к звукам ночной улицы. К утру свет отключили, и, основательно замерзнув, часов в семь мы подсчитали выручку, товар, и стали ждать Бенедиктова. Наш барыш превзошел все мои ожидания — восемьдесят тысяч рублей. Даже при условии, что мы должны были отдать сорок тысяч Бенедиктову, оставалось по двадцать штук на нос. И это за ночь!
Буквально за месяц до этого я работала почтальоном. Мне обещали платить пятнадцать тысяч рублей, и это были деньги. Проработала я чуть больше трех недель, потом начались дожди, и я заболела. После этого на работу уже не вышла. Мне заплатили три тысячи. Три. А тут — двадцать! В этот момент мне показалось, что жить можно даже в Ангарске. По дороге домой мы зашли в ближайший магазин и купили в первый раз за долгое время колбасы, сыру и банку свиного паштета.
Минусы ночной работы я поняла сразу.
Во-первых, на нас могли «наехать». Сами «авторитеты», естественно, этим не занимались, посылали шестерок. Шестерок было много, и выяснить, кто же на этот раз пытался получить халявную водку оказывалось сложно. Пару раз после таких наездов «крыша» «Актея», состоявшая из двух квартальских братьев-боксеров Юсуповых и их друзей, выясняла, кто «принаглел» на этот раз, и товар или деньги удавалось возвращать. Вскоре Бенедиктову это надоело.
— Все, Илья, даешь бандюкам водку, высчитываем из зарплаты. Если б в самом деле на вас наезжали «крутые», еще можно было бы понять, а то шваль всякая… Усек?
Шваль была пострашнее «крутых», потому что большинство из них были просто отморозками, но сытый голодного не разумеет: разве объяснишь спокойно проспавшему всю ночь человеку, что наезд «шестерок» — дело малоприятное?
Во-вторых, как я быстро выяснила, что ларек делали натуральные саботажники — для того, чтобы его закрыть, снаружи предусматривалось…
В третьих, оказалось, что все мужское население «Актея» ненавидело Илью самой лютой ненавистью. Его ненавидели все — охранники и водители, грузчики и продавцы. Так как я была его женой, то эта ненависть автоматически распространялась и на меня. Мужиков просто трясло от злости при виде Ильи. От злости от беспомощности, настучать ему по голове они не безнаказанно не могли — ведь в «Актей» его устроил Тихонов. Причину этой ненависти я долго не могла понять. Сперва мне казалось, что они, как стая волков чуют его страх и поэтому травят его. Он боялся их просто панически, и хотя старался изо всех сил не показывать свою трусость, она проступала во всем — у Ильи начинали трястись руки и бегать глаза при одном только появлении кого-нибудь из работников «Актея». Настоящей пыткой становились разгрузки вагонов с товаром, которые приходили каждые две недели из Москвы. В разгрузке участвовали все, и Илье приходилось несладко — хотя открыто избить его не могли, но те подзатыльники, тычки и тумаки, что он получал во время разгрузки от плотных, коренастых бритых боксеров приводили его в бешенство. Слава Богу, что он не вытеснял это на мне — он просто надирался и бил кулаком в стену до отупения. Я жалась в угол и в свою очередь окатывала его волной презрения. Илья надирался еще больше и с психу бегал вокруг ларька.
Проработав в ларьке несколько недель, я вдруг обнаружила, что денег у меня больше не стало: весь навар забирал Илья. Он исчезал на весь день, а когда возвращался вечером домой, оказывалось, что он все потратил. Я не стала спрашивать, куда девались деньги, просто, в очередной раз подсчитывая выручку, аккуратно разделила «левак» на три части: половину Игорю и по четверти мне и Илье.
— Ах, так… — протянул было он и замолчал.
Потом взял свою часть денег и, не попрощавшись, вышел. До следующей смены я его не видела.
По-моему, самую большую радость Илья испытал, когда в ларек завезли «Анапу» в трехлитровых банках. Этот весьма крепкий, терпкий и вонючий напиток сразу же привлек всех местных бичей. Они тыкала заскорузлыми пальцами в банку на витрине и сипели.
— Слышь, ты… Налей, а?
Илья сразу понял что тут-то и скрыты алмазные копи неучтенного приработка, тут же притащил в ларек одноразовые стаканчики и принялся похмелять страждущих, конечно, по более высокой цене. Одноразовые стаканчики быстро закончились, но Илья и тут не растерялся — он пускал их «в оборот» второй, а потом и третий раз, ни мало не заботясь о том, что вообще-то их нужно хотя бы помыть. Об антисанитарии он не думал. Этот приработок радовал его еще и тем, что он мог вполне «законно» не делиться со мной — я отказалась продавать «Анапу» в разлив наотрез. Безобразие это прекратила инспектор саэпиднадзора, которая стоя на остановке у ларька, заметила бойкую торговлю Ильи, и, не долго думая, выписала ему штраф.
Глава вторая
До сих пор не знаю, почему я вышла за него замуж. Каким образом умненькая, начитанная девочка, дочь интеллигентных родителей вышла замуж за охломона-безотцовщину, детдомовца при живой матери? И это при том, что в девятнадцать лет я была уверена, что раньше, чем в двадцать восемь я замуж не пойду! И вот — выскочила в двадцать неизвестно за кого. Мое единственное оправдание — это полное одиночество, в котором я была, по-моему, с момента рождения. И еще — моя потрясающая наивность во всем, что касалось отношений между людьми. До сих пор я была уверена на все сто пятьдесят процентов, что верность в браке — это святое, что дружба должна быть обязательно преданной, и что часто человеку нужно жертвовать собой для того, чтобы люди, с которыми он живет рядом, были счастливы. Подобная инфантильность не может не быть наказана, так что все, что произошло со мной дальше, вполне закономерно.