Ларик и Великий Храбр
Шрифт:
И глаза у бабушки голубые, как у меня. А какие глаза у завуча, не знаю. Лицо её разглядеть трудно. Когда я её вижу, глаза сами собой тянутся искать что-то внизу, на чёрных лакированных туфлях с квадратными пряжками.
– Молодой человек! – сказала Галина Эдуардовна недовольно, ухватив меня за шиворот. Я обернулся. Кого она зовёт? Но, кроме нас, никого в коридоре не было.
– Куда ты мчишься, тройка удалая? – спросила она у меня. Я растерянно таращил глаза и молчал, забыв про сирену. Какая еще тройка?
– Что-слу-чи-лось? –
Я молча поднял палец. Пиявка держалась за него всеми зубами, плавно покачиваясь из стороны в сторону и слегка извиваясь…
Галина Эдуардовна побледнела и стала странно шлёпать губами. Рот её превратился в букву «о», как в слове «Оладьи», которое мы писали сегодня на уроке по чистописанию. Почему-то именно в этом слове у меня буква «о» получилась самая красивая. Галина Эдуардовна, наверное, тоже хотела сказать «оладьи», но из неё выходило что-то наподобие – от…от…от… Когда я увидел, что она схватилась рукой за стену и тихо ползёт по ней вниз, я закричал ещё громче. И понёсся ещё быстрее.
Все учителя с нашего этажа выскочили в коридор и, перекрикивая друг друга, пытались узнать, что за стихийное бедствие случилось. Пожар? Наводнение? У нас ЧП? Проверка?! Я мчался мимо них с поднятым, как знамя, пальцем, на котором трепыхалась виновница моих бед.
Тут меня снова схватили за шиворот. Это был наш учитель по технологии, Георгий Викторович.
– Куд-да? – Спросил он тоже, но не добавил про тройку удалую.
Я вместо ответа ткнул в него пальцем. Хоть это и не вежливо, но зато сразу понятно.
Он внимательно посмотрел на палец. И даже не дрогнул. Взял мою руку в свою, и мы пошли. Я сжимал пиявку в кулак, а он сжимал в кулак мою руку с пиявкой. Я чувствовал, что она там, в кулаке, и думал, что поджелудки сейчас что-то выплюнут из себя.
Мы пришли в медицинский кабинет. На небольшом топчане уже сидела Галина Эдуардовна с мокрым полотенцем на лбу и несчастным видом на лице. Она с интересом рассматривала большой кусок белой ваты и иногда его нюхала. Увидев меня, она резко качнула головой и уткнулась носом в вату по самые глаза. Башня съехала набок.
Медсестра, Алла Львовна, уже всё знала о моей беде. Когда Георгий Викторович подтолкнул меня к ней, она побледнела, но мужественно раскрыла мою ладонь и попыталась отсоединить от неё пиявку. Потянула ее за хвостик. Или что там есть у пиявки. Но та, видимо, от страха, вгрызлась ещё сильнее.
Тогда Алла Львовна дала ей понюхать из крошечной баночки чего-то вонючего. Даже мне стало не по себе. Если бы я был прицеплен, отцепился бы мгновенно. Так поступила и пиявка. Она отпрянула, как от плохой новости, и свернулась калачиком на ладони. Я тут же бросил её. Она упала на пол. Галина Эдуардовна завизжала и почему-то подняла ноги. Наверное, забоялась, что пиявка на неё накинется. Хотя пиявке еще надо было до
Но пиявка была очень толстая и сонная. Никуда ползти она не хотела. Лежала себе спокойно на полу, как турист на пляже. Георгий Викторович поднял её и протянул Алле Львовне.
– Может, положим её куд-да-нибудь? – раздражительно, как мне показалось, пробурчал он.
Медсестра трясущими руками вынула из шкафчика пустую баночку из-под анализов. Или для анализов. Не знаю, как правильно сказать. Бабушка говорит, что я всё время путаю предлоги. Пиявка попала в заточение, и медсестра закрутила красную крышку.
Когда все вздохнули с облегчением, а Галина Эдуардовна опустила ноги, Алла Львовна произнесла твёрдым голосом:
– Ничего страшного. Пиявки очень полезны. У них почти четыреста зубов (при этих словах я вздрогнул, а Галина Эдуардовна охнула и закатила глаза), а в слюне полезные вещества. Ими даже лечат. Гирудотерапия называется. Так что теперь, мальчик, тебе не страшны никакие болезни.
Но она ошибалась.
Глава 2, в которой я рассказываю всё про бабушку, луковое горе и цыплёнка за рубль пять
Когда мы с бабушкой пришли домой, я взял своего любимого плюшевого мышонка, прижал к груди и лёг у себя на кровать. Отвернулся к стене. Я лежал и вспоминал, как мы с бабушкой, которую срочно вызвали по телефону, идём по школьному двору, а вся школа, прилипнув к окнам, наблюдает за нами. Школа была похожа на огромное многоглазое чудовище. Я шёл с забинтованным пальцем, и больше всего мне хотелось позавывать, как сирена. Но я молчал. Бабушка гладила меня по голове и тяжело вздыхала: «Горе ты моё луковое».
Это её любимая присказка. А ещё она, бывает, вообще непонятно скажет: «Цыплёнок за рубль пять». Это тоже про меня. Я не слишком упитанный. Мне мамочка потом объяснила, что в стародавние времена, когда бабушка была молода (да-а-авно, аж в прошлом веке) в магазинах продавались два цыплёнка – тощий и толстый. Первый стоил один рубль пять копеек, а второй – рубль семьдесят пять. Любой математик вам скажет, что второй дороже. Бабушка всё меня откормить мечтает. Чтобы я был как цыплёнок за рубль семьдесят пять. Может, хочет от меня избавиться. Отведёт в магазин и продаст. А деньги на шляпку потратит. Бабушка шляпки любит.
А я всё не толстею никак. Бабушка сердится и говорит, что это из-за того, что мы с мамой ве…вегетариусы, вот.
– Что с тобой, Ларик? – пять раз спросила меня бабушка, пока я лежал на кровати. Или даже десять. – Ты заболел?
Да, я заболел. Я заболел! Я не пойду завтра в школу! У меня температура!
– У тебя, похоже, температура…– сердито покачала головой бабушка, трогая губами мой лоб. – А хочешь, я тебе сделаю бутерброд с вареньем? С клубничным?
– Не хочу…