Ларочка
Шрифт:
Получив грозную повестку, Бабич позвонил с предложением денег. Больших денег. И все время повышал ставки. Готов был опустошить свои счета и посадить семейство на голодный паек. Откопать кубышки, зарытые в дачном погребе.
Лариса развлекалась этими телефонными торгами.
И вот опять зазвонил треснувший прибор.
Это была Агапеева.
– Ну, что, одну девушку можно сильно поздравить?
Лариса обалдело глянула в зеркало:
– С чем?
– Приказ подписан, и у нас есть все основания для чего?
–
– Я вызов отправлю прямо сегодня. Твой отец сможет приехать уже на этой неделе? Еще три дня осталось.
Лариса открыла было рот, но вдруг как-то вся осеклась, ударенная изнутри неожиданной мыслью.
– Послушай, а нельзя погодить?
– Ты что, рехнулась?!
Благодаря разнообразным связям Агапеевой стало все-таки возможно великое переселение семейства Коневых из Белоруссии поближе к Москве. Сколько было выпито водки и съедено шашлыков на разных дачах, и вот теперь какой-то выверт!
– Не обижайся, сама все поймешь, приезжай!
Каприз Ларисы объяснялся просто – она не могла допустить, чтобы отец увидел ее в этом пятнистом обличье. Знала, что такого стыда не перенесет. Всем своим свитским она демонстрировала синяки и ссадины с некоторой даже гордостью страдалицы, это было как бы материальное воплощение ее морального превосходства мученицы над ними всеми такими небитыми, обыкновенными, обоснование ее возвышенного над ними положения.
Отец – совсем другое дело. Остатки провинциального воспитания.
Нет, нет, минимум на две недели необходимо отложить его визит. Вызов из ГУКа пойдет к нему, когда синяки совершенно побледнеют.
Телефон зазвонил опять.
Интересно, что на этот раз предложит перепуганный колбасник? Кстати, шевельнулось в голове: Рыба, сухая колбаса, директор мясокомбината Бабич, тут есть какая-то смутная связь. Она не успела больше ничего подумать, сбил с мысли голос в трубке.
Младший Бабич.
– Ну, говори.
– Нам надо поговорить.
– Я и говорю – говори!
Мучительное, сбивчивое дыхание.
– Не так.
– А… хочешь приехать? На экскурсию, взглянуть на дело рук и ног папаши своего? Картина живописи. Может, ты и сам мечтал о чем-нибудь в том же духе, а?
Бабич несколько раз тяжело и вдруг шумно вздохнул:
– Какая же ты все-таки дрянь! – И положил трубку.
Лариса даже не успела вкрикнуть в нее уже вырвавшееся разъяренное: «Что?!»
Ах ты, мозгляк, тля, мразь мелкая… Честно говоря, она была почему-то очень уязвлена этим жалким выкриком. Она считала младшего Бабича, что бы там ни было, состоящим при себе, чувствовала человеком, который должен был бы непрерывно радоваться праву находиться в ее жизненном поле. А тут! Более уместной была бы с его стороны истерика другого знака, например: я убью его! Желалось немного надрывной мелодрамы. А тут тупой сбой. Какие они все-таки… Бабичи!
Но
Опять звонок, и теперь уже в дверь.
Гапа.
Только распахнув уже дверь, Лариса поняла, что та явилась не одна. В следующую секунду она поняла, с кем именно явилась гостья.
Реакция была мгновенной – спустя две секунды Лариса сидела на краю ванны в своей ванной комнате и беззвучно материлась. Агапеева бродила по квартире, присвистывая:
– Да, иногда женщины не кокетничают, предупреждая, что у них неубрано!
Когда она заглянула в ванну, Лариса сдавленно набросилась на нее – ты, мол, что, с ума сошла, как же было можно с незнакомым генералом, когда у меня под каждым глазом по такой блямбе!
Агапеева искренне разводила руками, ну не знала, подруга, ты бы хоть намекнула.
– Кто это?
– А он сказал, что вы знакомы!
– Белугин?
– Ну да, как узнал, что я к тебе еду, напросился. Шампанского купил, коньяка.
– Как его?
– Как Пушкина.
Лариса бросила сигарету в унитаз и перешла с шепота на повышенный тон:
– Здравствуйте, Александр Сергеевич, я так рада, что Гапе удалось уговорить вас заглянуть ко мне в гости.
Генерал подошел к двери ванной, деликатно хрустнув паркетом.
– Что вы, я сам напросился, жаль только, что так не вовремя, прошу, так сказать, принять извинения.
– Бросьте, бросьте, совершенно непредвиденные обстоятельства, залетела в форточку шаровая молния и взорвалась минут за сорок до вашего появления, можете себе представить, что я пострадала еще сильнее, чем моя квартира.
– Может быть, в госпиталь?
– Врач был, был, осмотр, то-се, велел пока сидеть в темноте.
– А-а… – сочувственно произнес Белугин. – То есть своим визитом мы заставили вас…
– Ничего, ничего.
Агапеева наклонилась к уху Ларисы:
– Чего ты все слова по два раза повторяешь?
– Волнуюсь.
– Ну, тогда мы, значит, не будем мешать лечению. Пойдем. Я кой-какие сувениры оставлю на столе в кухне.
– А зачем пойдем? Наоборот. Мне тут скучно одной. Представьте – сидеть в темноте в ванной.
Белугин молчал, не зная, что сказать в этой ситуации, и не понимая, каких действий от него сейчас ждут.
– Может, мы и правда поедем? – шепнула Агапеева.
– Ни за что!
– Тогда что?
– Александр Сергеевич?
– Слушаю.
– Вот сейчас Гапа вам поможет, вы перетащите маленький стол с кухни сюда, к дверям ванной. Накроете его. Колбаска, сырок, все наискосок. Соберете целые бокалы, откроете шампанское, и мы выпьем.
– За что?